Рота построилась. Лейтенант Пастухов осмотрел строй, заговорил хрипловатым после короткого сна голосом:
— Отдыха не будет. Рота выступает. Оружие — наготове. Противник рядом. Не курить, громко не разговаривать. Строго держать строй. — Он подумал. — Рядовой Адылбеков с двумя бойцами — вперед. Дистанция — двести метров. В случае обнаружения противника — сигнал: выстрел. Ракет нет. Ясно? Выполнять!
Тимур что-то быстро сказал на родном языке стоящему рядом с ним товарищу, обратился к Милюкину:
— Идем, друг, боевое охранение, курка будем по дороге щипать.
Милюкин пошел охотно. У него созревал план: «Вот и ладно, — думал он, шагая вслед за Тимуром, — ночь темная, два елдаша — чепуха, управлюсь, а там — ищи ветра в поле, немцы-то, судя по всему, на пятки наступают. Крупно пофартило тебе, Костя, теперь не будь ослом, мух не лови, больше такого случая может и не подвернуться...»
Шли проселком. Низкое небо обволокли тяжелые, медленно ползущие тучи. Изредка сеялся мелкий теплый дождь. Пухлая пыль под ногами осела, начала превращаться в тесто. Тихо постанывали невидимые в темноте деревья, плотной стеной обступившие проселок. Слышно было, как за спиной приглушенно гудела и тяжело вздыхала дорога — шла рота. Костя часто спотыкался, отставал. Тимур оглядывался, шептал тихо:
— Ты что, друг, курица щиплешь? Тишина слушать нада, смотреть вокруг зорка нада, фашист каждый куст сидит.
Костя молча отмахивался, ругался про себя:
— Обожди чуток, рожа неумытая, будешь ты слушать тишину вечную.
Дорога круто вильнула вправо, лес обступил ее еще теснее. Впереди пугливо замигали редкие желтые огоньки.
«Селение близко, — пронеслось в голове у Кости, — торопиться надо, место самое удобное. Что-то ты трусишь, смотри...»
Он на несколько шагов отстал. Тимур опять оглянулся, остановился.
— Идите, догоню.
— Ай, друг, нехорошо все время отставай.
— Говорю, догоню, идите. Живот что-то у меня разболелся, вздуло всего, пучит.
— Ай, друг, курка чужой, ворованной обожрался.
А когда Тимур с товарищем тронулись, Костя рванулся вперед, коротким сильным ударом ножа в спину свалил наповал низкорослого узбека, почти мальчишку, вскинул карабин. Тимур, услышав шум, оглянулся. Глаза его остро сверкнули даже в темноте.
— Что делаль, сволош?
Милюкин выстрелил ему в голову, в горящие ненавистью глаза и метнулся в лес. Бежал все глубже, все дальше от дороги.
«Так-то оно лучше: свидетелей нету, подумают, что напоролись на немцев, двое убиты, а третьего с собой захватили; все правильно, Костя, теперь — дай бог ноги!..»
