Стас, не всегда откликающийся на эмоциональный настрой своих друзей и коллег, на этот раз почувствовал прилив умиления и признательности. Она подлетела к нему с распахнутыми объятиями, держа в руке белый платок, расцеловала его, отодвинула посмотреть и снова поцеловала. Это не шло ей, она выглядела изысканно-молодо, как в иностранном кино, а так по-бабьи налетела на него, словно он с войны вернулся. Ему было неловко из-за того, что он не был готов ответить таким же трепетом и искренностью. Ведь он приехал работать. Он уткнулся носом в плечо дамы и чувствовал, как она похлопывает его по спине.
Ее муж, довольный уже оттого, что жена его с таким восторгом принимает гостя из России, одобрительно поздоровался со Стасом, а затем с Филиппом.
— Заходьте, — вдруг произнес он, и Стас рассмеялся от неожиданного столкновения с южно-русским говором.
Его буквально внесли в комнаты. Теплый свет ласково утешил его глаза. В доме пахло чем-то знакомым, сладковато-пряным, тонко-масляным, очевидно, красками. Со всех сторон комнаты засветились, запели, заиграли эти краски, фантасмагории красок, мозаика мазков, множество небольших портретов, пейзажей, статуэтки, бюсты, банки с кисточками и вязанные скатерти, закружились вокруг него какие-то венки из луговых цветов, высокие сухие колосья, торчащие из ваз, старинная мебель: сервант, деревянные стулья с изогнутыми спинками, тяжелый комод, фотографии на стенах и фрагменты вышивки, вставленные в рамку, диван, цветочные занавески на окнах и благодушные люди, переговаривающиеся то ли с ним, то ли между собой. Стас, на удивление легко, понимал их речь, у него кружилась голова от запаха почтенного антиквариата, настоящей чистоты и масляных красок.
Только вечером он вышел из своей комнаты, когда позвали к столу. Он не мог спать, но пребывал все эти часы в забытьи, лежа на сухом, шуршащем диване и прислушиваясь к движению, происходившему в доме. Во всем ощущалась близость моря, вроде бы слышались всплески прибоя, шум, обычно висящий над морскими глубинами. Ему казалось, что за его дверью, и там, на первом этаже, ходит очень много людей, все они молчат и ходят очень тихо, потому что боятся нарушить его сон. Только половицы этого дома немного выдают их присутствие. Необычное ощущение полуденного тихого часа в старой подмосковной усадьбе не покидало его. К вечеру по всей комнате разлился розово-желтый свет и запах сдобы.
«Интересно, сколько людей живет здесь, есть ли работники по дому, думал Азаров. — Приятные люди, но зачем они так перенасыщены радушием? Это все неадекватно моей маленькой миссии. Может быть, им так важно заявить о живописи Виктории в Москве? А может быть, им просто ничего не стоит принять у себя человека из другой страны, взяв большую часть расходов на свои плечи. Но это так обязывает...».
