Банючиха закрыла глаза. Но и перед закрытыми глазами стояло посеревшее молодое лицо, отмеченное печатью смерти, с выбившейся из-под шапки прядью волос, образ смертельно уставшего человека, обезумевшими глазами глядящего на кусок черного хлеба. Она поняла, что никогда в жизни не забудет этой картины бредущих по снегу пленных, падающих в снег, и молодого красноармейца, которому она не могла подать куска хлеба.
* * *
А за деревней, задами пробирались по глубокому снегу посланные с хлебом мальчики. У изб и сараев было еще полегче, но в чистом поле снег оказался неожиданно глубоким. Оська Чечор сразу провалился по самые плечи.
— Сашко! Сашко!
— Не ори, а то немцы услышат, прибегут. Ты еще мал, иди назад!
— Не могу…
— Карабкайся, как можешь! Ну, ребята, скорей, скорей!
Земля здесь была вся в складках, пригорках, ямах, бороздах. Сверху все было засыпано снегом, занесено вьюгой. Ямы были настоящими западнями. Ноги неожиданно проваливались на ровном с виду месте. Сверху снег смерзся в твердую кору, и минутами по нему можно было итти, но вдруг он ломался, как лед на реке, с хрустом, с грохотом, и мальчики безнадежно увязали в глубоких сугробах. Помогать себе руками было невозможно, они были заняты лепешками, хлебом, картофелем. А снег был острый, он ранил, как битое стекло. Ребята стали один за другим отставать. Но Сашко и Савка Локут стойко брели вперед. Для того, чтобы добраться до места, где дорога большим полукругом сворачивала, надо было миновать деревню и пересечь просторную равнину.
— Скорей, скорей, — подгонял Сашко. Он тяжело дышал, с него лил пот. Он чувствовал, как струйки пота стекают за воротник, ползут по спине. Пот заливал глаза, в боку кололо до темноты в глазах. Ноги увязали, как в илистом дне речки летом, как в затягивающей трясине. Несколько раз он падал, поднимался, ранил себе пальцы об острые пластинки снега. Из пальцев сочилась кровь, и снег быстро розовел от нее. К счастью, он не взял хлеба, как другие, прямо в руки, а успел схватить полотняную сумку, в которой раньше, когда немцев еще не было, носил книги в школу. Теперь она пригодилась. Хлеб лежал в сумке, и руки были свободны, можно было опираться на них, выбираться из сугробов.
Висящая на боку сумка промокла и становилась все тяжелее, но это было неважно, они съедят и мокрую лепешку, это ничего. Ноги тоже промокли, насквозь промокли штаны, и, когда ему удавалось благополучно пройти несколько шагов по поверхности снежного покрова, мокрая одежда замерзала, хищные когти мороза добирались до самых костей. Сашко уже ничего не видел, перед глазами мелькали красные и черные круги, кровь стучала в висках, казалось, вот сейчас она разорвет жилы и красным фонтаном брызнет на снег.
