Однако, еще будучи мальчиком, он усвоил, что, невзирая ни на что, обязан сохранять хорошую мину при плохой игре, никогда не признавать собственных промахов и стоять на своем до последнего. С годами Рашид понял, что это тупиковый путь, но жесткая выучка уже не позволяла меняться по собственному усмотрению.
Он видел слезы в голубых глазах Полли и прекрасно понимал причину ее тоски. Последний разговор с Бахайей тоже дался ему нелегко. Рашид всерьез усомнился в правильности своего поведения. Но он не хотел принимать решение сию же минуту. Поэтому счел возможным не отступать от намеченного плана.
Однако тревожные мысли не отпускали его. Рашид злился на себя, на окружающих, на весь свет. На отца, которому была уготована такая трагическая судьба — встретить смерть в цвете лет, злился на сестру и Полли, которые противопоставляли его точке зрения свою, злился на деда и старшего брата за то, что они даже не пытались поговорить с ним, словно давно поставили на нем крест.
Рашид понимал, что сам загнал себя в тупик. Но продолжал движение по инерции. Поэтому он занимал свой мозг такими несущественными проблемами, — как афера с Золотой Милей или экспедиция в пустыню.
Рашид убедил себя в том, что настанет день, когда он в спокойной обстановке сможет безмятежно обо всем поразмыслить и вновь нащупать тот стержень, что позволяет высоко держать голову перед лицом испытаний. А пока просто нужно как-то пережить этот период неуверенности.
Съемки фильма шли свои ходом. Добравшись до очередного места действия, члены съемочной группы просто расставляли оборудование, давали команду «мотор!», снимали материал согласно сценарию, делая столько дублей, сколько было необходимо. А Рашид просто наблюдал за всем происходящим и пил кофе. Он невольно любовался Полли, щечки которой после первого же съемочного дня покрылись легким золотистым загаром. Голубизна ее нежных глаз сделалась еще пронзительней. Она легко поймала приятную для слуха интонацию повествования о похождениях своей прапрабабушки, оставившей весьма неоднозначную память о себе и своей жизни.
В один из вечеров Полли уселась на раскладной стульчик возле него и отерла лицо полотенцем, налила из термоса холодного чая и проговорила:
— Какой величественный ландшафт. Бахайя показывала мне свои акварельные зарисовки. В тот момент они показались мне художественным вымыслом, этакой гиперболой. Но теперь я понимаю, что она удачно ухватила это ощущение бескрайней пустыни. Бахайя очень талантливый и чрезвычайно интересный человек. Я буду скучать, — призналась Полли.
