Сквозь лапник и одеяльце сочился холодок, но лицо жгло жарким пламенем, и ноги согрелись. А если не шевелить пальцами — то и не болели. Ну почему бы не подремать немного? Мысль была столь соблазнительна, что Зимин решил, что проспит не больше получаса: ну чем он не Штирлиц?
— Толкни, если что… — сказал он старику, потянулся и устроился поудобней, ногой подвинув бревнышко поглубже в костер.
И стоило ему закрыть глаза, невидимые ведьмы неслышно двинулись к костру, призраки, зажимая смешки длинными костлявыми пальцами, на цыпочках вышли из-за деревьев, и даже лешие, неуверенно переглядываясь, полезли из нор.
— Кыш, нечисть… — пробормотал Зимин и вяло махнул рукой.
Сладко поплыла голова, и он начал проваливаться в сон, как самолет проваливается в воздушную яму, — с ощущением невесомости, свободного полета. И тощенькое байковое одеяльце натянулось и летучим кораблем закачалось в воздухе, медленно разворачиваясь, чтобы лечь на курс.
— Земля, прощай, — то ли шепнул, то ли хотел шепнуть Зимин и увидел рядом со своим летучим кораблем невидимую ведьму.
— Летим! — она сделала быструю петлю вокруг него и помчалась вперед и вверх, пробив толщу леса. Ведьма была совершенно голой.
— Эй, я не могу так быстро! — крикнул он ей вслед.
— Тебе мешает сила, укорачивающая день, — философски заметил один из призраков, примостившихся на корме. Призраки переглянулись и расхохотались. — Притяжение земли.
— Что тебе на этой земле? — ехидно спросил другой. — Смотри, какой простор!
Ветер дернул паруса летучего корабля, стоило тому подняться над лесом, и погнал по круглобоким волнам сосновых крон, меж острых рифов еловых верхушек. Призраки с хохотом кувыркнулись с кормы, как водолазы в ластах, — спинами вперед. Но тут же появились за бортом:
— Прыгай к нам! Не бойся! Прыгай!
Он прыгнул. И чокнутые мельники закрутили жернова-шарманки! Такого бесшабашного веселья Зимин не видел ни разу в жизни: он колбасился с маленькими белыми бесенятами, плясал канкан, обнимаясь с ведьмами (потому что не умел танцевать фламенко), орал песни с призраками в саванах и свистел в четыре пальца. Он взмывал к звездам и пикировал к земле, и полоскался в джакузи из тугого ветра, и нырял в глубь леса, дразня ворчливых и недоверчивых леших. И валялся на облаке, как на перине, глядя в звездное небо — в окружении голых невидимых ведьм. И снова оказывался в хороводе, который пьянил не слабей коньяка под сумасшедшую музыку чокнутых мельников.
