– Они бы и убили, – угрюмо ответил Миша.
Все, что он рассказал потом, не стало для Тимура такой уж оглушающей новостью. По деталям и прежде знал немало, а теперь сложилось в картину.
В России секреты никогда не держались. А армия что, не Россия? Обещание, данное Макарычу, Тимур выполнял, в политику не лез. Но глаза не зажмуришь, уши не заткнешь, а в тесноте гарнизонной жизни увидишь даже то, чего не хочешь видеть. Что офицеры в разных чинах крупно промышляют наркотой, и раньше знали многие, но волну не гнали: на войне рискуют все, и солдаты, и полковники, даже генералы, и если кто-то небрезгливый хочет жить послаще, хрен с ним, его дело и его риск. Хрен с ним, если не подставляет других.
Миша помогал офицерам покупать не только баранину и серебряные колечки с бирюзой. В ближних кишлаках крупно торговали наркотой, и Миша при торге был незаменим: когда речь идет о больших деньгах, нужно понимать, что тебе говорят. Куда дальше шла дурь, Мишу не касалось.
– Тебе хоть платили? – спросил Тимур.
– Хорошо платили, – успокоил Миша, – жена даже в кооператив вступила.
– А чего боялся? За что тебя убивать?
– Не я должен был идти, – сказал Миша, – Самед должен был. А Лев Степанович мне говорит: ты пойдешь. Я говорю: не могу, меня в штаб звали. Он в штаб звонил, договорился. Я пошел Ч а нас ракетами.
– Ты же там не один был, – возразил Тимур, – группа была. Почему думаешь, что хотели тебя?
– Меня, – убежденно проговорил Миша, – меня. И потом искали меня, на дорогах искали, мне друзья сказали. Я все знаю – конечно, меня.
– А тогда чего вернулся?
Миша грустно объяснил:
– Тебе хотел рассказать. А ты своим расскажешь. У меня родных нет, отец умер, два брата были, погибли. Если убьют, отомстить некому. А так сам отомщу. Все станут знать – это и будет моя месть.
– А в горы уйти не думал?
– Мне нельзя в горы, – помотал головой Миша, – у меня семья в Москве.
Нестыковка, из-за которой погиб Макарыч, и прежде вызывала сомнения: уж очень гладко все не состыковалось. Теперь сомнений добавилось. Тимур позвал троих самых близких корешей: Лешку, Федьку и Тараса Хроменко. Мишу в вагончик переводчиков не отпустили, поселили у себя: целей будет.
Он, кстати, и остался цел. И после никто на него не наезжал. Как-то виделись в Москве, потом Миша уехал с семьей куда-то под Астрахань. Совсем обрусел – за столько-то лет…
Что делать дальше, решали вчетвером. Смерть Макарыча прощать нельзя, это было понятно. Но не прощать – кому? Кто послал вертушку на кишлак в четыре сакли?
