— Геннадий Алексеич, — взмолилась Маринка. — Давайте уже хватит, а? Я вторую сетку не потяну.
Ее мольба означала конец спектакля. А жаль. Здорово он с мячами придумал.
Пока она упражнялась наверху, Гена с тщательно скрываемым удовольствием наслаждался видом снизу. Правда, Казанцева была в очень длинном платье, но к бесконечной радости, не в узком. Широкая расклешенная юбка при каждом движении вздымалась легкими волнами, на мгновение обнажая восхитительное зрелище, и сразу же снова облепляла ноги.
Эта малодоступная глазам красота волновала куда больше, чем студентки в спортивных шортиках или мини-юбках, где, собственно говоря, и скрывать-то уже нечего, все прелести на виду. Так не хотелось прекращать этот спектакль, так не хотелось останавливать его. Однако совесть надо иметь: работка действительно не женская. Надо бы чего полегче придумать.
Но и соглашаться так просто… Пусть еще постоит: приятно держать ее в заложницах, испытывая обманчивое чувство всемогущества. Хотя на самом деле он ничего не может предпринять, как бы ему того ни хотелось. У него есть Оленька, его верный, судя по всему, выбор.
— А кто же разложит эти мячи? Я, что ли?
— Геннадий Алексеич, миленький, ну пожалуйста! Не могу больше, мне страшно! Давайте, я их лучше в другой раз…
Не 'миленький', не 'пожалуйста' — волшебной оказалась фраза 'в другой раз'. Да, правильно: в следующий раз! Умница.
Пусть будет следующий раз! Она сама предложила. Значит, совсем необязательно 'досматривать спектакль' до конца. Быть может, у него еще будет такая возможность. Обязательно будет. А потом будет как минимум еще два 'следующих раза' — за прыжки в высоту и нормы ГТО.
— Ну, хорошо, — 'смилостивился' Кеба. — Пусть будет в другой раз. Слезай.
Никогда еще он не испытывал такого возбуждения! Даже в шестнадцать лет, когда для возбуждения хватало, образно говоря, порыва ветра. Даже Оленька с ее высокими достижениями в постельных науках ни разу не заставила так желать себя. Хотя она-то, казалось бы, и мертвого разбудит.
Маринка спускалась медленно, с опаской. Осторожно нащупывала ступней перекладину лестницы, не замечая, или замечая с существенным опозданием, что юбка зацепилась за верхнюю ступеньку. Но острее всего были моменты, когда она смущенно одергивала юбку, и та медленно-медленно струилась сверху вниз, послушно облизывая ее ноги тонкой тканью.
Странное дело — возбуждало не обнажение, а прикрывание. Только что ты видел совершенные по форме ноги, а в следующий момент они прятались под легким флером шелка — или из чего там сделана ее юбка? Но ты еще прекрасно помнишь эти ноги. И не только ноги — беленькая полосочка чисто символических трусиков и то, что они должны были бы скрывать — ты тоже помнишь. Ты знаешь, как они выглядят, но уже не видишь их. Но знаешь. И это знание…
