Арифметика подлости | страница 41
Чаще всего Ольга сама набрасывалась на него, едва переступив порог. Не успевал Гена раздеться, как она седлала его на стуле, и начиналась любовная игра. Собственно, игрой это вряд ли можно было назвать. Это был просто секс. Безудержный, почти животный. И его всегда было много.
Кеба не уставал поражаться Ольгиной ненасытности. Ведь только-только пришла к нему, можно сказать, девой непорочной: ну что такое, в самом деле, один неудачный любовный опыт? Только девственность потеряла, а вкуса даже не распробовала: что уж за урод был ее первым любовником — это ж надо умудриться сделать все настолько коряво!
О первом сексуальном опыте Оленька не любила рассказывать. Краснела, бледнела, не знала, куда глаза девать. Губоньки поджимала — вот-вот расплачется. Гена понял лишь, что опыт этот ничего хорошего ей не дал. Иной раз хотелось встретить того дебила и хорошенько тряхануть: что ж ты натворил, сволочь?! Такие уроды и делают женщин фригидными, напрочь отбивая охоту к сексу.
К счастью, Оленька не успела погрязнуть в своей проблеме. Если б Кеба вовремя под руку не подвернулся — так и померла бы, не понюхав настоящего мужика. В его же руках расцвела. Он поражался тому, как быстро она училась. Совсем недавно была скована в постели, неловка, стыдлива — после близости не смела даже взглянуть на него. Образно говоря, мышонком забивалась в уголок. Глупышка.
Но раз за разом становилась все свободнее, смелее. Видать, Кеба хороший учитель: пробудил в девчонке зверя ненасытного. Ольга стала буквально неугомонной. Порой это напрягало: Гена уже выдохся, спекся, а ей еще подавай. О стыдливости уже и речи не шло: не намекала — требовала! И словами, и покруче — действиями. Иной раз ее поведение напоминало откровенную разнузданность — чистая гетера! Но чаще он радовался: ого, раскочегарил девку! Такая никогда не станет отговариваться усталостью или банальной мигренью: ах, милый, я устала, обойдись сегодня сам.
Оленька была хороша. И фигурка не подкачала — тоненькая, совсем-совсем девичья, будто не девушку ласкал, не женщину пользовал, а глупую тринадцатилетнюю девчушку. Однако, несмотря на возбуждающую хрупкость, Гена предпочитал видеть ее частично одетой: нижняя часть очаровательного плоского животика была обезображена большим неровным шрамом. Он понимал, что нет в этом Ольгиной вины, что это — беда ее, и что, в сущности, это не делает ее менее желанной любовницей. Никакая она не больная, не заразная, просто когда-то, много лет назад, имела проблемы со здоровьем, но все уже в далеком прошлом.