Летные дневники, часть 5 | страница 44



          В Актюбинске всего четыре стоянки для лайнеров, по две в ряд; я стоял на крайней передней, рядом – однотипный. Вот у него за хвостом – железный ряд. И как тут вырулишь без газа.

          Короче, вины не чувствую, но вот все разбираюсь.

          Ну, пока наши аэрофлотские рапорта и докладные ходят, все пленки на самописцах будут уже стерты, сколько и когда я дал газу, не определишь, а записанные диспетчером мои ве-ежливые переговоры, где я конкретно спрашивал о претензиях, а мне ничего не сказали, дают мне право вообще не разбираться. Ничего не было, а кто-то, дядя, ну, видать, начальничек из кабинетных, с нарушением фразеологии, не назвавшись, пытался меня ни за что отругать. Смех в зале. Диспетчер же, чуя, что у него рыльце в пушку, что перрон, в нарушение правил, не освещен, во время нашей дискуссии молчал. А он за это дело отвечает.

          Я  хорошо  помню,  как  у  нас  417-ю  посадили на стоянке на хвост. Тогда экипаж Ил-76 обвинили, что командир отказался от предлагаемой буксировки, что не осмотрел лично летное поле согласно НПП, что не выключил двигатели по команде техника, когда тот увидел, что от струи грузовика  «тушка» садится на хвост. Нам же никто ничего не предлагал, а по тому темному летному полю я шел из АДП к самолету, значит, «осмотрел».

Вот и идите вы все трижды… туда, туда.


Нищета в Симферополе. Талоны на мыло… У нас хоть дорогое есть; там – голо. Ясно: расхватали, а попозже будут бабки по кусочку втридорога продавать. И то: проживи-ка на их пенсию.

         Уже я не выпираю со своей профессиональной гордостью и высоким за это заработком. Денег нет, текут как вода, и я вполне осознаю, что годы застоя были для моего поколения благодатью, потому что инфляции не было. А сейчас я средненький, почти что бедненький; правда, миллионов пятьдесят у нас в стране живут в чистой, заплатанной нищете, я еще туда не скатился, но это недолго.

          Нашему поколению выпала незавидная старость: после застольных лет, после бездумья и благодушия, – прозрение, разочарование, обида и резкое обнищание.

Но, ей-богу, не могу понять, чем же лично я виноват?

          А каково тем Швондерам и Нагульновым, кто все положил на алтарь, а алтарь-то… И они с пеной у рта защищают и укрепляют, гнилыми веревками обматывают тот пошатнувшийся, рушащийся алтарь, который молодое нынешнее поколение просто оплевало.


         А теперь можно и в баньку. И выходной впереди.