Ирина (возмущенно): Щас! Все брошу…
Андрей: Вот именно: все брось и принеси! Да поживее! Клиент, между прочим, всегда прав!
Ирина наливает коньяк, выходит из-за стойки, со стуком ставит на столик стакан с коньяком и бутылку Пепси. Произносит сквозь зубы 'Ненавижу' и уходит на рабочее место.
Андрей протягивает Наталье стакан с коньяком.
Андрей: Может, все-таки выпьете? Бог с ней, с машиной, оставите на стоянке, завтра заберете.
Наталья: Нет, спасибо. Нельзя — значит нельзя. Утром на работу, как я без машины?
Андрей (с усмешкой): Как все, на метро!
Наталья (морщится): Ой, нет.
Андрей: Ну, как хотите. Тогда я сам выпью. А вы меня лимонадом поддержите.
Протягивает Наталье Пепси.
Андрей: Ну, за вас!
Махом выпивает, закусывает лимончиком.
Андрей: Так вот, значит, откуда у вас такая странная потребность разделить чью-то печаль. Потому что в свое время вам никто не помог, не посочувствовал.
Наталья (усмехается): Скорее, потому что кроме чужих людей, мне больше совершенно некому посочувствовать. Живу, как робот. Вроде все хорошо: карьера, квартира, машина, вроде, все есть, живи да радуйся. А оно почему-то не радует абсолютно. С утра до вечера как заведенная, то одно, то другое. И ни одного человеческого проявления. Никто никогда не поинтересуется, как я себя чувствую, какое у меня настроение. Да и я тоже ни у кого ни о чем не спрашиваю. Вот, нашла себе отдушину, аэропорт этот. Сначала действительно приезжала каждый вечер к владивостокскому рейсу, все надеялась, что он одумается и вернется. Потом надежда улетучилась, а я продолжала ездить по привычке. Или от скуки. Больше-то все равно некуда было деваться, разве что тупо сидеть дома перед телевизором. Я его терпеть не могу, телевизор — это последнее средство, утешение для безнадежно одиноких. Я-то, конечно, надежду уже похоронила, но себя хоронить перед телевизором еще немножко погожу. Вот и езжу, мотаюсь чуть не каждый вечер — хоть какое-то дело, какое-то занятие. Поначалу дико жалела себя, ничего вокруг не замечала. Потом однажды увидела плачущую женщину, и незаметно для себя пожалела ее. Не знаю, стало ли ей от моего сочувствия легче, но мне стало. Да-да, мне определенно стало легче, я поняла, что я не одна во вселенной такая обездоленная. Что кому-то, быть может, в эту самую минуту еще тяжелее, чем мне. И я перестала жалеть себя. Сочувствуя другим, излечилась сама.
Замолкает на короткое мгновение, потом продолжает с горькой усмешкой.
