Ждать пришлось долго. У Вадима было такое ощущение, что его уже давно заметили не только жильцы интересующей его квартиры, но и все остальные. Заметить заметили, но продолжают испытывать его на прочность. Ну что ж, пусть. Если нужно — он тут целую ночь просидит. Может, им мало видеть его замерзшую фигуру в свете одинокого фонаря, им еще и при свете дня хотелось бы разглядеть в мельчайших подробностях, как он дрожит на промозглом ветру? Пусть потешатся. А он вытерпит, если такова цена его бездумного поведения. Он все вытерпит, пусть даже ему придется насмерть примерзнуть к этой скамейке…
Однако до утра ждать не довелось. Хотя к скамейке он, кажется, все-таки примерз. По крайней мере, когда Юлька, наконец, вышла из подъезда, Вадим не смог приподняться ей навстречу.
— И долго ты намерен тут сидеть?
Даже не поздоровалась. Спросила неласково, даже где-то грозно. Но Бахарев слишком хорошо знал ее, чтобы не расслышать в ее голосе тревожных ноток. Волнуется. Видимо, уже давно за ним наблюдала. И пожалеть хотела, и гордость свою блюла. Однако жалость все же победила. Оставалось надеяться, что жалость эта совсем и не жалостью была на самом деле, а любовью.
— Долго. Пока не простишь.
— Я никогда не прощу, так что можешь возвращаться.
Говорить было тяжело — от холода свело челюсти. Да и нечего было ответить Бахареву, а потому он только упрямо покачал головой.
Юлька усмехнулась:
— А, ты жить здесь собрался? То-то я смотрю, вещички прихватил. Или это мои? Вот спасибо, а то мне все недосуг за ними заехать.
Вадим снова упрямо покачал головой. Стянул перчатку с озябшей руки, влез во внутренний карман. Диктофон был совсем маленький, и он зажал его в руке: как бы не замерз да не отказал в самый ответственный момент:
— Я, конечно, виноват, и вины своей отрицать не собираюсь. Но ты все-таки послушай это. Многое станет понятно.
На ветру голос Чуликовой слышался не достаточно громко. Юлька решительно забрала у него диктофон и поднесла к самому уху. Слушала внимательно, гневно хмурясь. Иногда посматривала на мужа то вопросительно, то возмущенно, но в основном смотрела мимо него. Дослушав запись до конца, вернула диктофон:
— И что?
Не подействовало… Все верно — исповедь Чуликовой ни в малейшей степени не снимала ответственности с самого Вадима. И все-таки он так на нее надеялся. Ну что ж, у него был еще один аргумент, самый-самый последний. Если и он не поможет — тогда все. Финита, как говорят французы.
