«Ну ладно, разговоры разговорами, а мне надо готовить еду».
Обычный компатриот Андерса, вне всяких сомнений, возликовал бы от перспективы заполучить дармовой обед. Но, в силу того, что с Андерсом произошла какая-то мутация – или он чем-то заразился от жены, которая была частицей иноземного хора, – но он думал о данной перспективе совместной трапезы с искренним ужасом. (А что еще искреннего остается от человека, если, хорошенечко потерев, отскрести от него тонкую патину цивилизации?)
Андерса ужасал не сам обед (хотя наблюдать удовлетворяющего свою пищевую потребность Йохана – и в особенности слушать его кабаньи шутки – являлось рвотным средством само по себе) – Андерса куда больше угнетала подготовка к обеду, то есть действия своей сестры.
Женщина живая, номинально образованная, наделенная кокетливым (хотя и сугубо поверхностным) артистизмом, она полностью эту живость утрачивала, едва прикоснувшись к сковороде. Происходило, буквально, мгновенное перевоплощение: едва взявшись за означенную сковороду, Криста оказывалась плотно укутанной толстой муфтой мысленепроницаемой тупости. Эта муфта была так толста, что изменялись и сами движения Кристы: все они делались толсты, тупы, неповоротливы. Каждое ее движение будто говорило: видите? Видите, как я, готовя пищу для семьи, кладу на это свою жизнь? Как бессловесно жертвую собой? Видите, что я делаю во имя Величайшей Женской Миссии? А знаете, почему? Потому что мне известна Высшая Кухонная Мудрость бытия, а все вы – все до одного! – попрыгунчики и шалопайчики.
С каждой минутой эта ужасная муфта вокруг Кристы, все более уплотняясь, превращалась словно бы в громадный чугунный кокон. Криста, слепая личинка этого кокона, становилась еще более тупой, максимально тупой, тупой беспредельно – и при том словно бы «скорбной» (познавшей некую скорбную истину): это был апофеоз животной тупости.
Йохан никогда не разговаривал с Кристой во время этих ужасающих, сравнимых разве с процессом отела немолодой коровы, ежедневных эпизодов – они, как можно догадаться, вообще разговаривали друг с другом крайне мало: что-нибудь вроде – куда ты дел зелёную крышку от серой кастрюли – или: где мои носки. Однако, случалось, у них бывали гости (в основном, приятели из постоянных клиенток Кристы: она занималась шитьем на заказ). В таких ситуациях гости разговаривали, главным образом, с Йоханом, но иногда, приличия ради, просто для демонстрации того, что не забыта и хозяйка, бросали малозначащие реплики в сторону Кристы – которая, каменно ступая, совершала свой тяжкий, кровавый, коровий отел здесь же, в гостиной, вмещавшей в себя кухню. Однако даже эти пустоватые, ничтожные реплики из светского политеса лавочников натыкались на такую броню молчаливой и грузной кухонной мудрости, что у гостей сводило скулы от ужаса – как если бы всю гостиную внезапно заполнил собой гигантский скалоподобный сфинкс.
