«И как я это узнаю?» — подумала я. Но не стала спрашивать об этом маму. К своему большому удивлению, мне стало ее жалко.
Дверь комнаты номер сто четырнадцать в Сьюард-холле была обклеена осколками фарфора и мелкими камешками, складывавшимися в слова «внутреннее святилище». Дверь была заперта, и на стук никто не отозвался, поэтому я воспользовалась ключом, выданным мне в конторе администратора. Дверь, скрипнув, распахнулась.
В комнате было два окна, задернутых черными занавесями, под потолком торчала лампочка без абажура. Две односпальные кровати стояли вдоль противоположных стен, в ногах у них притулились потрепанные деревянные письменные столы. Возле одной из кроватей были сложены в штабель четыре чемодана. На полу, скрестив ноги, сидела девушка с длинными темными волосами и зашивала крохотные складочки на рубашке. При виде нас она удивилась не меньше, чем мы при виде нее.
— Ты, должно быть… — я вынула из кармана рюкзака ордер, — Бернадетта.
Она молча таращилась на нас. У нее были огромные темные глаза и уши, формой напоминавшие морские ракушки, которые она имела обыкновение прятать в волосах.
— Я Ариэлла, твоя новая соседка по комнате. А это моя мама.
Она перевела взгляд на маму и снова уставилась на меня.
— Э-э… можешь звать меня Ари.
Она медленно расплела ноги и поднялась.
— Я думала, у меня наконец будет отдельная комната. — Голос у нее был низкий и мелодичный, и в нем начисто отсутствовало подразумеваемое словами сожаление.
Я заметила на стене над одной из кроватей плакат с портретом Эдгара Аллана По и на миг задумалась: а не может ли она быть одной из нас?
— Можешь звать меня Бернадеттой, — сказала она. — Только враги зовут меня Берни.
О прощании с мамой в тот день мне и думать не хотелось. Затащив в комнату мой чемодан и четыре коробки с вещами (включая «санфруа» и «пикардо» в бутылочках с рецептурными этикетками — спасибо доброму доктору из Орландо), я пошла проводить ее до фургончика.
— Наверное, тебе будет безопаснее некоторое время не приезжать домой. — Мае отвернулась, и я поняла, что она пытается не расплакаться. — Но ты пиши мне. Звони. Если заскучаешь по дому, я приеду и заберу тебя, ладно?
Я хотела отозваться: «Ладно», но голос сорвался. Мы торопливо обнялись, и я почувствовала, как она вложила что-то мне в правую ладонь. Затем я повернулась и направилась обратно к корпусу. Я не хотела видеть, как она уезжает.
В общей комнате я разжала ладонь и развернула сложенную квадратиком красную салфетку. В центре ее лежал маленький зеленовато-золотистый кот на черном шелковом шнурке, а под ним на полоске бумаги было написано: «Этот амулет был сделан в Египте около 1170 года до нашей эры. Носи его и береги себя».
