Щеглы искрят, стрекозы мечут пламя;
В ущелье — камня раздается крик;
Колокола хотят, чтоб за язык
Тянули их, зовя колоколами
[9].
Образы и язык завораживали меня. Я видела щеглов и стрекоз в воздухе и чувствовала истинность строчек, но мне пришлось прочесть их несколько раз, прежде чем я начала их понимать. Я писала о наблюдении за щеглами и стрекозами, о конгруэнтности между тем, что они есть, и тем, что они делают, и о том, как эта правда приложима к людям: их действия определяют их самих. Интересно, а к вампирам это тоже применимо? Но о вампирах я писать не могла. Я снова работала собственным цензором.
В последнем сочинении полагалось выразить, как соискатель видит себя в жизни Хиллхауса. Тут я застряла и отправилась искать маму.
Мае была у себя в кабинете, писала письмо на тонкой голубой бумаге, которую использовала для заокеанской почты.
— Как я могу «представить себя частью Хиллхауса»? — спросила я.
Она нахмурилась.
— Хочешь, чтобы я была одной из тех родительниц, которые подсказывают детям ответы на все вопросы?
— Разумеется нет. — В Интернете я прочла, что некоторые абитуриенты нанимают других писать за них вступительные сочинения, и недоумевала: неужели они не понимают, как характеризуют их подобные действия? Но я не знала, до какой степени аутсайдером мне понадобится стать. Не то чтобы я могла рассказывать всем и каждому, что я вампир.
Мама положила ручку.
— Почему бы тебе не посмотреть студенческие вакансии в каталоге? Может, одна из них тебя вдохновит.
Я последовала ее совету и в итоге написала сочинение о поступлении на конюшню, поскольку я знала, как слушать лошадей и разговаривать с ними.
Отослав документы, я окунулась в сладкие грезы о будущем. Папа прислал мне письмо, где в самых общих словах обсуждал идею колледжа. Он ни словом не намекнул, чтобы я стала врачом или ученым. Он цитировал Йейтса: «Образование есть не наполнение сосуда, но возжигание огня».
Выбор цитаты показался мне странным, учитывая, что несколько раньше в то же лето мы едва не сгорели.
Далее он писал: «Кстати, об огне: вам с мамой лучше сжечь мои письма. При таком обилии полицейских вокруг лучше мне оставаться мертвым».
Мой ответ состоял из развернутого описания Хиллхауса и краткого изложения моих сочинений. Я написала, что попросила поселить меня в одном из «тихих» общежитий, где после десяти запрещено громко шуметь. В конце я написала: «Мы скучаем по тебе».
Но уже запечатав письмо, я передумала. Если я его отошлю, папа решит, что в Сассе все хорошо. А это было не так.
