Логан налил нам по новой порции и улыбнулся мае.
— Знаю. Но девочка хотела попробовать. Теперь она знает, что значит «горько».
Я недоумевала, почему мы выпиваем столько «пикардо» и не пьянеем. Мае с Логаном заговорили одновременно:
— Потому что мы не… — Тут они рассмеялись, и мае закончила фразу: — Подвержены действию алкоголя.
Я помогла ей донести бокалы обратно в нашу кабинку.
— Осторожнее с этими девицами, — сказала Дашай, когда мы сели. — Не нравятся они мне. — Она резко протянула ко мне руки. — Дай-ка посмотреть твои глазки.
Она легонько толкнула меня в лоб и, наклонившись ближе, взяла за подбородок. Я уставилась ей в глаза: карамельные издали, вблизи они мерцали оранжевым, зеленым, черным и желтым. Странно было смотреть в них так пристально.
Через несколько секунд она отпустила меня.
— Нет, с тобой все в порядке.
— Ты о чем? — не поняла я.
Дашай не ответила. Она смотрела куда-то вдаль.
— Ее сознание не здесь, — негромко произнесла мае. — Оставь ее.
И так мы и провели Несчастливый час в молчании, слушая, как музыкальный автомат играет странную смесь песен, пахнущих застарелым сигаретным дымом и одиночеством, и в каждой была своя печаль.
Выходя из бара, я заметила бежевый внедорожник, припаркованный дальше по улице, возле ресторана «Мюррей».
— Он похож на тот джип, который я видела вчера, — сказала я.
Он уехал прежде, чем я смогла сказать точно. Мае с Дашай меня даже не слышали. Они обе думали о Беннете.
Позже в тот же вечер, когда Дашай удалилась к себе, я вернулась в гостиную, уселась на диван и постаралась настроиться на ее мысли.
Рассуждала я просто: она мой друг; она в беде; и они с мамой явно не готовы рассказать мне, что произошло на Ямайке. Оставаться и дальше в стороне было невыносимо.
В комнату вплыла мае в белом шелковом халате, мерцавшем при движении. Она с первого взгляда поняла, чем я занимаюсь.
— Ты забыла, что я говорила о подслушивании? — яростно прошептала она. — Это дурно…
— Папа всегда говорил, что абсолютных правил в области морали практически нет, — быстро сказала я и тут же вспомнила, как он не любил тех, кто перебивает. «Искусство беседы в Америке совершенно утрачено», — сказал он как-то. — Извини, что перебила, — добавила я.
— И как ты оправдаешь подслушивание? — Она уселась в кресло напротив.
— Ну, факт вторжения в ее личное пространство перевешивается его возможным положительным результатом. — Я надеялась, что мои слова звучат убедительно. — Я люблю Дашай. Возможно, я смогу ей помочь.
