Бабушку била дрожь:
— Что красиво, мое сокровище?
— Вот это.
— Ты видишь?
Она видела. И первое, что увидела, — клавиши пианино.
Все упали на колени, осенили себя крестным знамением и закрыли «заведение». Тем хуже для клиентов! Нельзя все сразу — и доходы, и чудеса!
Эдит было семь лет.
Приехал папа Гассион. Он был счастлив. Эдит такая, как все, она видит! У него нормальный ребенок.
Около года Эдит ходила в школу. Ей столько нужно было узнать. Но «приличные» люди были шокированы.
Когда отец приехал в Верней, кюре прочел ему мораль.
— Нужно увезти ребенка. Вы должны понять, ее присутствие — скандал! Пока девочка не видела, ее еще можно было держать в «доме» такого рода, но теперь! Какой пример для маленькой невинной души! Этого нельзя допустить.
И вот «маленькая невинная душа» выброшена на улицу. Теперь ей предстоит жить с отцом. Эти годы не были для нее счастливыми. Эдит часто мне рассказывала о них с горечью. Отцу же все казалось забавным, и он охотно вспоминал об этом времени.
С восьми до четырнадцати лет он таскал за собой Эдит по кабачкам и бистро, по улицам и площадям, городам и деревням.
Позднее, возвращаясь к этому периоду своей жизни, Эдит рассказывала:
«Я столько исходила с папой дорог, что у меня ноги должны были бы стереться до самых колен.
Моя работа состояла в сборе денег. «Улыбайся, — учил отец, — тогда больше дадут».
Чего только он ни придумывал, чтобы заработать на выпивку. Мы заходили в кафе. Он высматривал женщину, которая выглядела не слишком злой, и говорил мне:
— Если ты что-нибудь споешь этой даме, у тебя будут деньги на конфеты.
Я пела, он меня подталкивал к женщине. Тогда и другие что-нибудь давали. Потом, правда очень ласково, он все отбирал:
— Дай-ка мне, я спрячу.
Так и жили.
Отец мне никогда этого не говорил, но я знала, что он любит меня. Я ему тоже ничего не говорила.
Однажды вечером я пела в кафе в каком-то шахтерском поселке, в Брюэ-ле-Мин, кажется. За одним столиком сидела супружеская чета, они слушали меня, но их лица выражали явное неодобрение. Женщина обронила:
— Она сорвет себе голос.
Нужно сказать, что уже в то время я пела во всю силу легких.
— Где твоя мама? — спросила женщина.
— У нее нет матери, — ответил отец.
Тут они стали очень ласковы и начали давать всякие советы, а через час, угостив отца вином, а меня лимонадом, объявили отцу, что готовы взять на себя все заботы обо мне: отправят в пансион, будут учить петь, меня удочерят, а отцу дадут много денег. Отец так разозлился, что, казалось, разнесет все вокруг.
