— Пойдем в «АВС» слушать Мари Дюба.
Мы купили два билета на галерку. Мари Дюба нас потрясла.
— Нет, какая женщина! — говорила Эдит. Она сидела, наклонившись вперед и вцепившись мне в руку.
Мари пела одну песню — и люди плакали, пела другую — и они смеялись. Она делала с публикой что хотела. Нельзя сказать, чтобы у нее была эффектная внешность. Среднего роста, волосы черные, прямые, даже не очень красивая, но взгляд ее темных глаз обжигал, его нельзя было забыть. А голос! Вы не думали о том, красив он или нет, он просто не выходил у вас из памяти. Платье простое, элегантное. А жесты… Нужно было видеть, как она изображает женщину в метро, — казалось, вы сами там сидите. Когда она пела «Молитву Шарлотты», ее пальцы, ее руки! — сердце разрывалось от горя.
Эдит с полными слез глазами молилась и плакала вместе с ней. А я плакала, глядя на них обеих. Эдит повторяла:
— Так спеть… Уметь так спеть!..
Когда концерт кончился, она сказала:
— Я пойду к ней за кулисы. Пойдем, Момона.
У нас хватило смелости, в наших обвисших юбках, старых свитерах, стоптанных босоножках. Мари приняла нас, как старых знакомых. Она спросила Эдит:
— Вы любите песни?
— Я пою, — ответила Эдит.
— Где?
— На улице.
И великая Мари Дюба не засмеялась. Она посмотрела на Эдит.
От этого взгляда стало тепло на душе. Она сказала:
— А вы придете ко мне еще.
Она не спрашивала. Она знала.
Мы вышли из «АВС», и Эдит сказала:
— Ты слышала, как она со мной разговаривала?! Она! Мари Дюба! Знаешь, Момона, когда эта женщина перестанет петь, никто не займет ее места.
Действительно, когда Мари Дюба ушла со сцены, ее никто не заменил.
Реймон привлекал Эдит главным образом потому, что ее интересовала Мари Дюба. Она была уверена, что он знает, как становятся такими, как Дюба. В начале их знакомства Реймон не проявлял к Эдит интереса. Казалось, он боялся ввязываться в ее дела. Он ведь сразу мог в чем-нибудь помочь Эдит, но ничего не делал: только давал советы, и то сквозь зубы. Что-то вроде: «Я тебе говорю… но ты поступай как знаешь». Он, например, считал, что Эдит не должна соглашаться на любое предложение.
— Тебе хорошо, но ведь есть-то надо.
Он ей говорил:
— Нужно, чтобы тобой кто-то занялся. Причем всерьез. Взял на себя все. Тебе нужно многому учиться.
Это было предложение, но не прямое. Реймону было свойственно говорить уклончиво. Эдит не понимала. Или не хотела понимать. Она чувствовала, что тогда ей нужно было бы принять Реймона и в другом качестве, а он ей не нравился. И она ему отвечала:
