Мы разговорились по-настоящему. Она спросила:
— Чем ты занимаешься?
Я ответила:
— Ничем особенным, работаю на заводе, зарабатываю восемьдесят четыре франка в неделю.
Я ей завидовала. Мне показалось, что она довольно хорошо одета. Свитер и юбка по росту, похоже, куплены для нее!
Когда кто-то интересовал Эдит, она стремилась принять в нем участие. Мне она сказала:
— Бросай работу. Будешь ходить со мной.
— А ты чем занимаешься?
— Пою на улице.
Я остолбенела.
— И зарабатываешь?
— Спрашиваешь! И сама себе хозяйка. Работаю, когда хочу. Я тебя приглашаю!
Эдит меня потрясла. Я пошла бы за ней на край света. Что, впрочем, и сделала.
Эдит решила петь на улице, потому что с отцом она уже пела в казармах и на площадях. Отец предпочел бы, чтобы она исполняла акробатические танцы. Он считал, что акробатикой девчонка расшевелит публику скорее, чем песнями. Но к акробатике у Эдит действительно не было способностей.
Отец любил. Версаль и часто работал в районе Версальских казарм. Они поразили воображение Эдит, и с тех пор она полюбила солдат, в особенности из колониальных войск и из легиона[5].
Когда мы сидели у Альверна на скамеечке, Эдит мне объяснила:
— Понимаешь, отец научил меня ремеслу. Я знаю хорошие места. Я знаю, что и как нужно делать.
— Но ты ведь ушла от отца?
— Да. Мы друг другу надоели. Он забирал весь мой заработок. И потом, я не могла больше выносить его баб, особенно ту, которая у него сейчас. Чуть что, хлещет по щекам, а я уже вышла из этого возраста. В последний раз она меня отколотила за то, что меня поцеловал парень. Понимаешь?
Я понимала.
Мы еще немного поговорили.
— Я ушла от отца, потому что мне до смерти надоело все случайное, захотелось чего-то постоянного. Но на улицу нельзя выйти вот так одной и начать петь. Нужно быть вдвоем и чтобы была музыка, иначе выглядишь жалко, тебя не принимают всерьез. Будто ты не работаешь, а попрошайничаешь.
— И что же ты сделала?
— Прочла объявление в «Ами дю пепль»[6]. Я выбрала эту газетку из-за ее названия. Обошлось мне это в пятнадцать сантимов. Устроилась на работу в молочную на авеню Виктора Гюго. Ну и каторга! Вставала в четыре утра, разносила молоко, мыла лавку. У тех, кто там живет, денег куры не клюют, но лишней монетки не получишь. Дело имеешь только с прислугой, а они все зажимают для себя, дряни!
Я, конечно, не могла удержаться, чтобы не петь во время работы. Мой голос не понравился хозяину, он меня выгнал. Поступила в другую молочную и поняла, что это не для меня.
