Фрау Холичек трясет головой, достает из пакетика розовый одноразовый платок и, отвернувшись, сморкается.
– Нет, не привезла.
– Взрослый зверь?
– Да, – она кивает. – Он так сильно пах, лесом. А его передние лапки были такими… – Она прижимает ладони тыльными сторонами к щекам, и ее пальцы шевелятся, будто пытаются отстранить что-то.
– Это точно барсук? – спрашиваю я. Ханни, которая уже почти уселась на мой письменный стол и согнутым указательным пальцем поглаживает по голове чучело славки, закатывает глаза.
– Он еще дергался, – говорит д-р Холичек.
– В конце концов, нужен нам барсук или нет? – нетерпеливо кричит Ханни.
– Ну, в общем-то да, – отвечаю я. – Барсук, конечно, нам нужен.
– Так вот перед поворотом на Борну лежит один такой. Фрау д-р Холичек торопится. Может, ты бы взглянула на него и прихватила с собой, если с ним все о'кей?
– А как же экскурсия?
– По-моему, выбирать тут особенно не из чего, – говорит Ханни и опять бросает на меня свой красноречивый взгляд, продолжая поглаживать славку. Фрау д-р Холичек еще раз сморкается и пытается улыбнуться. Бормочет: «Выходит, он погиб не совсем зазря», – и отбрасывает назад волосы.
В машине, темно-синем «гольфе» с тремя дверцами, я сразу ударяюсь коленом о бардачок. Фрау Холичек наклоняется вперед, нащупывает под сиденьем рычаг и случайно дотрагивается до моей пятки.
– Подвиньтесь, – командует она. С зеркальца заднего вида свисает красное ароматическое деревце. Она с некоторым усилием поворачивает ключ зажигания.
– Ханни рассказала мне о последнем музейном барсуке. Как это у вас додумались вытащить вилку холодильной камеры из сети! Кто так делает? Это ж надо быть полным дураком!
– Возможно, кому-то понадобилась розетка, чтобы включить пылесос, – говорю я.
– И как потом выглядел барсук? Как вы его вообще достали?
– Я снова включила камеру, – объясняю я, – проветрила комнату и в следующий раз открыла камеру только через неделю. Думала, будет хуже.
– С меня бы и этого хватило!
Мы сворачиваем на шоссе, по-прежнему перемывая косточки тем безмозглым типам, которые работают в фирмах по уборке помещений и в охранных агентствах.
Ее машина кажется совсем новой. Никакой грязи, нигде ни пылинки. Я спрашиваю, какой она доктор.
– Я работаю в «Дёзене». Я как раз туда ехала – и тут он… Я не знаю, что значит «Дёзен».
– Психиатрическая больница, – поясняет она. – В общем, я врач-невролог. А вы нездешняя?
Я ей рассказываю, что живу в Альтенбурге всего два года. После смерти д-ра Герне освободилось место музейного препаратора, а я хотела найти какую-нибудь постоянную работу – все равно где.
