Вместо соловьев вороны царствуют в садах,
Вместо роз шипы остались на нагих кустах.
Ветер утренний — художник, что снует везде,
Он серебряные звенья пишет на воде.
Холод у огня похитил мощь, — и посмотри:
Из воды мечи кует он под лучом зари.
И с копьем блестящим вьюга всадником летит,
Над затихшей речкой острым снегом шелестит.
Молоко в кувшинах мерзнет, превращаясь в сыр.
Стынет в жилах кровь живая, воздух мглист и сыр.
Горы в горностай оделись, долы — в белый пух,
Небосвод в косматой шубе дремлет, хмур и глух.
Хищник зябкий травоядных стал тропу следить,
Чтоб содрать с барана шкуру, чтобы шубу сшить.
Голова растений сонно на землю легла,
Сила их произрастанья в глубь земли ушла.
Мир-алхимик на деревьях лист позолотил
И рубин огня живого в сердце камня скрыл.
В благовонья тот алхимик розы превратил
И в кувшине под печатью крепкой заключил.
Словно ртуть, вода густая стынет на ветру
И серебряной пластиной скрыта поутру.
Теплый шахский дом, блистая стеклами окон,
Совмещал зимою свойства четырех времен.
Золотым углем жаровен и живым огнем
Леденящий зимний воздух нагревался в нем.
А плоды и вина сладко усыпляли мозг,
Дух и сердце умягчали, словно мягкий воск.
На углях горел алоэ, жарко тлел сандал;
Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал.
Для поклонников Зардушта рдел живой огонь,
Был источником веселья золотой огонь.
В устье каменном, в жаровнях ярко рдел огонь,
Словно шелк золотоцветный, пламенел огонь.
Пламя — ягода грудная — угли разожгло,
Киноварью сердцевину угля налило.
Яблоком без сердцевины красный уголь рдел,
В сердцевине он гранатом спелым пламенел.
Россыпью он тлел янтарной, окроплен смолой,
Жарко искрился, подернут пеплом и золой.
Чернотою раскаленной пламенел сандал,
Как тюльпаны в косах гурий, кровенел сандал.
Тюрком — но румийской крови — яркий был огонь,
Чтил народ наш от Зардушта и любил огонь.
Пламя жизни — свет Юнуса, купина Мусы.
Сад чудесный Ибрагима, пиршество Исы.
Черным мускусом ложились грани на углях,
Словно пятна на старинных медных зеркалах.
И пылал огонь рубином в тусклой черноте;
Скажешь: так рубин в пещерной блещет темноте.
Пламя обостряло зренье, словно самоцвет,
Открывая взгляду желтый, красный, синий цвет.
Был живой огонь невесты юной веселей,
В блеске искр и в ожерелье мускусных углей.,
В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог
Пиршественный, как гранатный розовел цветок.
Ярко убран был шелками пировой покой,
Куропатка с перепелкой в нем — рука с рукой —
Над огнем вертелись. Вместе с ними, чередой,
