Партизаны | страница 15
— От солнца, — сказал Кубдя.
В речных тихих затонах, — в опоясках камыша, — было много дичи. Они стреляли. Кубдя всегда в лет, а потом Беспалых снимал штаны и лез в воду. Лопушники хватали его за ноги, он фыркал и кричал Кубде:
— Егорка! Утону!
Кубдя, грязный, весь в пуху сиял на берегу своим корявым лицом, отвечая:
— Ничиво. Монастырь близко — сорокоуст закажем.
Если утка была недобита, Беспалый перекусывал ей горло и говорил:
— Обдери душеньку свою.
Уже отошли далеко от монастыря. Виднелись белки — с синими жилками регушек.
— Пойдем назад, — сказал запыхавшийся Беспалый. — Куда нам их бить, обожраться что ли…
Кубдя лез через камыш, чавкая сапогами в грязи, и нетерпеливо покрикивал:
— Еще, Ваньша, немного, еще…
Беспалый плюнул и сел на корягу.
— Не пойду, — сказал он.
Кубдя пошел один. Скоро где-то в камышах грохнул выстрел. Беспалый хотел пойти, но удержался. «Ну его к чорту, — подумал он, — с ним вечно не выйдешь».
— Егорка-а!..
— Ну-у!..
— Сюда иди-и, ха-лер-а-а!..
Беспалый не откликнулся. Он хотел закурить, но вспомнил про сетку и выругался. Тогда стал он думать, нужно ему жениться или еще рано. Уже двадцать четыре года, а парень не женат.
«Пора уж», — решил он.
На елани трава была под-мышки и Беспалого не было видно на коряжине, он решил отдохнуть и отправиться одному. Беспалый прислонился головой к дереву, под голову положил утку, ружье в ноги и закрыл глаза.
Разбудил его Кубдя. Он стоял перед ним и, дергая его за рукав, улыбался:
— Буде, выспался, пойдем на престол.
V
Кубдя был доволен и охотой, и разыгравшимся теплым днем, и ломотой в пояснице с устатка. Шагая мимо сырых стволов осин, он посвистывал и, смеясь, оглядывался на вяло тащившегося сзади Беспалого. Беспалого, как и всегда после сна на солнце днем, распарило и во рту его неприятно сластило.
— Айда домой, — сказал он, перебрасывая уток с руки на руку.
— Нельзя — надо бога вести как следует. Осмеет народ.
Они, как и все сибиряки, редко заглядывали в церковь, но не попьянствовать во время праздника считали грехом.
С утра густо дымились трубы: жирным черным пятном полз дым в небо. Сразу было видно, что пекут блины и шаньги. На скамейках у ворот сидели мужики и покуривая говорили о хозяйстве. На них были новые, пахнущие краской, ситцевые рубахи — неизмятые еще, рубахи топорщились колом и похоже, что одели мужиков в бересту. Парни ходили в ряд, под гармошку, по деревне. Испорченная гармошка врала. Они же молча изгибались из стороны в сторону, лица у всех были серьезные, и не верилось, что идут пьяные люди, далеко пахнущие самогонкой. За парнями, тоже в ряд, как утята за маткой, шли девки в ярких кашемировых платьях и проголосно пели: