— Где ты нахваталась этого? С этими девками, крутишься с проститутками, словно одна из них… Я же запретил, по-моему, нормальным языком, и ты сама сказала, что всё поняла…Что мне делать?.. Приказать тебя выпороть? — Она замотала головой, закусывая губу. — А что сделать?
— Вы не понимаете… Вы на целый день уходите, у вас работа, какие-то занятия, чем-то вы занимаетесь, вы не сидите тут, а я должна целый день с утра до вечера быть одна, я ничего не делаю, никого не вижу, ни с кем не общаюсь, я должна мучиться от безделья.
Он перебил:
— А чем ты в доме своего отца занималась? И скучно тебе не было?
Она оторопела от вопроса и заговорила негромко, отвечая на вопрос этот растерянно, не замечая подвоха:
— Я читала, ходила в гости, ко мне приходили в гости, я следила за розовым кустом в саду… Училась…Я общалась с людьми…
— Одним? — перебил он её.
— Что?
— Я спрашиваю, ты следила за одним розовым кустом?
— Да… Садовник мне больше не позволял…
— Ха-ха-ха-ха-ха! — он засмеялся вдруг, качнувшись на пятках, а Ацилия нахмурилась — для неё тогда это было важно. — Проклятье! Кого я у себя пригрел? Один розовый куст! А у тебя там не было одной овечки или одного оливкового дерева?.. Сумасшествие! — Он усмехнулся, стёр выступившие от смеха слёзы. — Патриции… Богатеи, нахлебники, привыкшие загребать жар чужими руками… Вы проводите жизнь в безделье, в то время, как другие ложат головы, проливают кровь свою и чужую, завоёвывают вам новые земли, золото и рабов… Получая за это смешные гроши!..
— Но вы же военный!
— А по своей ли воле? Ты знаешь? — Он качнулся вперёд, в упор глядя ей в лицо, прямо в глаза.
— Нет, не знаю. Но, если вам не нравится — бросьте и уйдите…
Он усмехнулся, поймал её за руку, ещё ближе притягивая к себе, спросил:
— А тебе нравится быть моей рабыней, быть моей наложницей? Возьми и уйди! Получится? Сможешь?
Она промолчала, и он отпустил её, отошёл в сторону, уперев руки в пояс, стоял, опустив голову. Ацилия спросила вдруг:
— Так, выходит, вы — такой же раб, как и я? — Он резко обернулся, сверкнув глазами, а она не дала ему и слова молвить. — Только, если я — ваша рабыня, то вы — раб обстоятельств… И я в лучших условиях — я могу уйти, удачно сбежать или дождаться помощи из Рима, и я никого не убиваю, ни над кем не творю насилия… А вы… — Она не договорила — он дал ей пощёчину по губам, и рабыня замолкла, стирая с губ след удара, уронила голову на грудь, зашептала:- Значит, я права… Вы такой же раб, даже хуже, потому что ваши обстоятельства заставляют вас рисковать жизнью, — она вскинула голову, уперев в него взгляд, — убивать других и жить за смешные гроши… Жить в постоянном страхе за свою жизнь… Да вы жалок! Вы — добровольный раб… — Он снова ударил её по губам, пытаясь убить эти слова, не дать им родиться, но они уже прозвучали, проникая в сознание…
