— Я не знаю, господин, я не видел её… Со вчерашнего не видел…
Вылетел на улицу, усталость как рукой сняло, приказал приготовить себе коня, а сам пошёл к разведчикам просить собаку.
* * * *
Нуманция выглядела жутко. Всё, что можно было сжечь — сожжено, разрушено, превращено в развалины, вороны крутились над трупами, а по улицам пробегали брошенные собаки. Разброшенное тряпьё, мебель, битая посуда — всё это не представляло ценности для солдат и тех, кто пришёл после них.
Жуткое зрелище!
Но собака привела его именно в город, Марций шёл, ведя храпящего коня следом, старался дышать через раз, чувствуя тошноту от этого дурного запаха гари и разложения.
Конечно, он мог бы и сам догадаться, что она сбежит именно в Нуманцию, именно в свой дом. Сейчас он, правда, мало был похож на тот в день захвата, тем более, что сейчас он ходил по нему в сумерках, а не среди ночи.
Собака всё обнюхивала, настораживала лохматые уши, потом вскинулась и стремглав бросилась вверх по лестнице на второй этаж. Пока Марций привязывал коня к колонне, он услышал наверху девичий крик, бросился следом за собакой. Она лаяла оглушительно и звонко на весь пустой дом, и он легко нашёл её по этому лаю.
Свистнул, отзывая собаку, но она не услышала его, продолжая лаять. Марций вошёл в комнату и замер на пороге. Девчонка была здесь, стояла у стены, глядя ошарашено на бросающуюся на неё собаку. Видимо, та успела уже её укусить — на подоле туники у колена Марк заметил свежую кровь.
Рабыня вскинула подбородок, заметила вошедшего центуриона, закричала дрожащими губами:
— Уберите собаку!
Марций свистнул, подхватил собаку за ошейник, коротко приказал что-то, выводя за дверь. Когда вернулся, рабыня уже пыталась открыть ставни окна, но не успела, увидела его и повернулась к нему лицом, убирая руки за спину — упёрлась ими в подоконник.
— Не подходите ко мне… Я лучше в окно выброшусь…
— В закрытое?.. — Усмехнулся.
— Я уже открыла его, только толкнись…
— Второй этаж. Максимум, что ты сделаешь — это сломаешь себе ноги — небольше. Я тебя там и оставлю, в саду… Прыгай!
Рабыня забралась на подоконник, села боком, поджимая ноги, подтянула колени к груди, пряча в них лицо, зарыдала.
— Что вы сделали с моим домом?.. С моим детством… Вы всё… всё разрушили… Всех убили… Проклинаю вас за это… Ненавижу… Всю жизнь мою, семью мою, отца… Всё, что дорого было, что я любила… Дом мой… Боже!..
Он подошёл к ней и встал рядом, заговорил:
— Зачем ты вообще сюда вернулась? Ты же представляла себе, что увидишь. Что ты хотела?
