Марусов уставился на следователя свинцовым взглядом:
— Я дневника встреч с алкоголиками не веду.
— Нам не надо полного перечня. Расскажите о последней встрече.
— Когда вы приезжали ко мне домой, я русским языком сказал, что не помню.
— Анисим Гаврилович, — вынужден был вмешаться Бирюков, — неужели у вас такая короткая память? На прошлой неделе возле продовольственного магазина рядом с райпо вы довольно серьезно разговаривали с Казариновым. Вспомните, как он авоськой с пустыми бутылками на вас замахивался…
Марусов резко, будто его ударили по щеке, повернулся к Бирюкову:
— Какими бутылками?..
— Пустыми молочными в сетчатой авоське.
— Вот как… пустыми… в авоське… — Анисим Гаврилович, словно от внезапного озарения, хлопнул себя по лбу: — О! Вспомнил!.. Ну, в самом деле, Казаринов вымогал у меня денег на похмелье, но, как говорится, не на того нарвался. Если каждого алкоголика опохмелять, у меня пенсии не хватит. Водочная цена нынче — глаза на лоб лезут!
— Как вы с ним разошлись?
Марусов натянуто улыбнулся:
— Как в море корабли.
— А точнее?..
— Точнее, к консенсусу мы не пришли, и я посоветовал Спартаку поискать более щедрого товарища.
— Он вам не угрожал?
— Чем алкоголик может мне угрожать?
— Скажем, «приватизированным холодильником»…
— Извините, товарищ прокурор… — Марусов нервно вытащил из кармана пиджака пухлый бумажник, порылся в нем дрожащими пальцами и протянул Бирюкову квитанцию к приходному кассовому ордеру. — Стоимость японского холодильника я оплатил в бухгалтерии объединения розничной торговли. Вот документ, заверенный всеми подписями и печатями. — И, вроде оправдываясь, заторопился: — Казаринов из тех обывателей, которые считают, коль человек долго работал в торговле, значит, непременно жулик. Значит, его можно отправлять в колонию без суда и следствия. Вот об этом Спартак и кричал на всю улицу. Чтобы остепенить его, пришлось прицыкнуть и в пределах допустимой самообороны применить физическую силу. Однако телесных повреждений при этом я Казаринову не нанес.
— Но голову расшибить обещали…
— Мало ли чего можно сгоряча наобещать. Спартак унижал меня последними словами… — Анисим Гаврилович насупился. — Если говорить начистоту, у меня давно выработалась привычка отвечать на грубость грубостью. Не приучен, понимаете ли, к оскорблениям. С комсомольской молодости на руководящей работе. Всегда уважал субординацию к старшим товарищам. Такого же отношения требовал у подчиненных к себе. Хотите верьте, хотите нет, даже от родной жены не терплю подначек и оскорблений, в плохом настроении могу крикнуть слово «убью». Не всерьез, разумеется… — Марусов повернулся к следователю. — Прошу обязательно отразить это в протоколе…
