Первым Бирюков пригласил в колхозную контору бригадира Ведерникова. Антон почему-то представлял его важным полным мужчиной с крутым характером. На самом же деле Ведерников был высоким сухощавым стариком. Обвисшие с желтизной усы и сросшиеся на переносице два пучка бровей делали его похожим на одного из репинских запорожцев. Для полного сходства Ведерникову не хватало казацкой свитки и шаровар. Записывая в протокол биографические данные, Бирюков задал стандартный вопрос:
— Раньше судимы были?
— Нет, — хмуро ответил Ведерников и, подумав, уточнил: — Гражданским судом не судим, а под трибуналом находился.
— За что? — спросил Антон.
Ведерников прокашлялся и неторопливо стал рассказывать. Всю Отечественную он провоевал в снайперах. Девятого мая в сорок пятом году, когда поступил приказ применять оружие только по особому указанию, на его боевом счету не хватало одного фашиста до круглой цифры. Эту цифру Ведерников не назвал, а сказал только, что он не стерпел такого «недокомплекта» и, несмотря на запрещение, израсходовал еще патрон. Под снайперскую пулю угодил эсэсовский генерал, которого, как потом оказалось, во что бы то ни стало надо было взять живым. За нарушение воинской дисциплины дело младшего сержанта Ведерникова разбирал военно-полевой суд.
О колодце Ведерников никаких новых сведений не сообщил. Вопреки предположению подполковника Гладышева, он не стал «крутить» и честно сознался, что дал Столбову распоряжение засыпать колодец только через неделю — а может, и позже — после того, как из него достали кота. На вопрос: «Мог ли за это время человек случайно упасть в колодец?» — ответил неопределенно:
— Кто его знает… — Задумчиво погладил усы и продолжил: — Сколько лет колодец существовал, никто не падал. Из наших деревенских даже вся ребятня его знала, а из приезжих… человек же не иголка, чтобы исчез и никто не заметил этого.
Держался Ведерников спокойно, но порою в его глазах и в жестах длинных костистых рук замечалась нервозность, свойственная очень вспыльчивым, несдержанным людям. Говорил он медленно, чуть хрипловато. Чувствовалось, что его настораживает ведение протокольной записи.
О Столбове отозвался хорошо:
— Все бы такими работягами были, как Витька, колхоз бы наш на всю страну успехами гремел. — И пояснил: — Я, признаться, и распоряжение ему на засыпку колодца только потому дал, что Витька безотказный. Другого уговаривать надо, потом проверять — хорошо ли сделал. А этому только скажи — все на совесть сделает. Для примеру, такая штука: когда экскаватор строители из Ярского угнали и землю грузить в самосвал стало нечем, Витька сам привез бревен и накрыл ими колодец. Другой бы деньги за это попросил начислить, а Столбов даже не заикнулся.
