— Неужели из-за такого пустяка можно сильно расстроиться?
— Это для мужчин волосы — пустяк, но для молодой женщины остаться без волос — трагедия. Жди потом, когда-то они вновь отрастут…
— А вообще, Марина, какие-нибудь странности в поведении Тиуновой были в последнее время?
— Ничего странного я не замечала за ней. Перед поездкой в парикмахерскую она, вполне нормальная, ко мне прибегала. Я еще предупредила: «Смотри, Томочка, сразу после обесцвечивания под химку не садись, посоветуйся с мастером». Она весело отмахнулась: «Моим космам никакая химка не страшна».
— Как Тиунова к религии относилась? — снова спросил Антон.
Зорькина поправила на лбу локон:
— Кто теперь из молодых серьезно к этому относится…
— Зачем же Тамара икону с лампадкой в избе держала?
— Это, наверное, бабушка Гайдамакова Тамаре что-то насоветовала… — Марина задумчиво помолчала. — Любопытной старушкой была Елизавета Казимировна.
— Хорошо ее знали?
— Гайдамакова лечила меня в детстве, — ответила Зорькина и, словно разговор стал для нее неприятен, глянула на часы: — Извините, Антон Игнатьевич, обеденное время кончается…
Бирюков поднялся из-за стола:
— Спасибо, Марина, за угощение. Вы умеете превосходно готовить.
Зорькина погрозила пальцем:
— Нет ничего вульгарнее, чем хвалить человека в лицо.
— Если не изменяет память… — Антон приложил руку ко лбу: — Это Сомерсет Моэм сказал?
Марина лукаво прищурилась:
— С вами опасно разговаривать — нельзя умные мысли классиков выдать за свои.
Антон улыбнулся:
— Банальный вопрос: какие у вас планы на сегодняшний вечер?
— Планов — никаких, но встретиться с вами не смогу, — с внезапной сухостью сказала. Зорькина.
— Почему? — удивился Бирюков.
— Потому, что ни о Тиуновой, ни о бабушке Гайдамаковой больше ничего не знаю. Вы ведь ради них со мной встретились?
— Вот глупости! Поверьте, Марина…
— Позвольте вам не поверить, — вроде бы шуткой не дала договорить Зорькина и, сразу посерьезнев, показала на часы: — Мне пора на работу, Антон Игнатьевич…
— Ну, что ж… — без всякого притворства вздохнул Бирюков. — Как говорится, силой мил не будешь.
Идти домой, где дед Матвей, наверняка, смотрит телевизор, а неугомонная мать, по всей вероятности, занимается бесконечной огородной работой, Антону не хотелось. Через проулок, против родительского дома, он неторопливо вышел на берег Потеряева озера. Здесь, у воды, было прохладнее, чем в селе, и казалось, что солнце печет с безоблачного неба не так жарко. Расстегнув форменный пиджак и сняв фуражку, Антон присел на поваленную бурей засохшую березу. Когда-то к этой березе бабка Гайдамакова привязывала здоровенной цепью свою лодку, на которой сама никогда не плавала. Ветхую посудину часто брали «напрокат» березовские мальчишки-рыболовы, расплачиваясь из улова десятком свежих чебаков старухе на уху.
