— Надеюсь. Я бы хотел поскорее вернуться к своей работе.
— Если ты вернешься к ней сейчас, то через год сойдешь с ума, — объяснил Карестли. — Путешествие во времени — это своего рода прививка. Ты должен согласиться. Мы отправим тебя в двадцатый век.
— Так далеко?
— Те времена подходят к твоему случаю. Ты получишь полный набор воспоминаний и, оказавшись в прошлом, ничего не будешь помнить о действительности. Разумеется, о нашей действительности.
— Что ж… — буркнул Доусон.
— Идем. — Карестли встал и подплыл к диску трансмиттера. — Твоя матрица уже подготовлена. Тебе только нужно…
Доусон лег, и кокон сомкнулся вокруг него. Последний раз взглянул он на дружелюбное лицо Карестли, затем стиснул ладонь на рычаге аппарата и передвинул его вправо.
И стал Фредом Доусоном с полным набором фальшивых воспоминаний.
Однако теперь он вновь находился в аппарате, с носом, прижатым к стеклянному визиру, смердевшему дохлыми мухами. При каждом вдохе затхлый воздух царапал горло, все вокруг было погружено в серый полумрак. Он послал мысленный импульс. Снаружи вспыхнул свет, дальняя стена стала прозрачной. Он вновь мог видеть Город.
Он сильно изменился, стал гораздо старше. Корпус аппарата, в котором лежал Доусон, покрывал толстый слой пыли.
Огромное красное солнце погрузило город в кровавые сумерки. Нигде не было ни следа организованной деятельности. То тут, то там среди руин двигались какие-то фигуры, но отсюда невозможно было разглядеть, чем занимаются эти люди.
Он взглянул на административное здание — последнее великое творение его расы. Время наложило свой отпечаток и на него. Много лет прошло с тех пор, как он был замкнут в аппарате. Среди руин выделялись лишь самые высокие строения, а бледные существа, видимые кое-где в этом хаосе, не выглядели разумными. Последняя искра надежды погасла. Мутные воды истории сомкнулись над четырьмя тысячами людей.
С помощью своего разума он убедился, что во всем мире для него уже не было спасения: групповой инстинкт победил.
Он не мог больше дышать. Теперь Доусон знал, что именно этот удушливый кошмар является реальностью. Его организм, в котором вновь начались все жизненные процессы, жадно поглощал последние миллилитры кислорода, оставшегося в герметичном коконе. Конечно, он мог открыть крышку аппарата… Только вот зачем?
Доусон шевельнул рукой, и рычаг устройства вновь оказался в правой позиции.
Он сидел в приемной психиатра. Секретарша по-прежнему что-то писала. Яркие лучи утреннего солнца бросали на коврик ослепительные пятна.
