Он подошёл ближе, взял её за плечи:
— Ну вот, уже расстроилась… Ничего, Инка-Паутинка, всё будет хорошо. Ты играй, пожалуйста!
Что-то было такое в его голосе — будто если она сейчас не сыграет, он тут же упадёт и умрёт на месте. Она постаралась расслабиться. Спокойно, девочка, и в самом деле ничего страшного. Славик отпустил её, отошёл в сторону и застыл неподвижно.
— Ты только молчи, — сказала Инна.
— Хорошо.
Она взяла на пробу несколько аккордов. Чёрт, кошмарно, всё должно быть совсем не так! А на этой октаве? Вот тут вроде ничего, терпимо. И здесь тоже… Она заиграла «Аве Марию» Баха-Гуно, простую и спокойную мелодию. Сейчас лучше всего было бы успокоиться, эта музыка как раз подойдёт… Местами фальшивые тона резали слух — Инна постаралась их избежать, начала импровизировать, искать собственную трактовку. Тема всё дальше уходила от оригинала — она уже почти не замечала этого, она была там, внутри, наедине с музыкой, чувствуя себя с ней одним целым. Всё вдруг оказалось где-то бесконечно далеко — и огромное синее подземелье, и брошенный деревенский дом, и проваленный пыльный чердак… Даже пианино — и оно было далеко, она почти не видела и не ощущала его, мелодия текла в голове, а руки стали не более чем инструментом для извлечения звука…
Инна не знала, сколько прошло времени, когда она сыграла последний аккорд. В её финале, кажется, не было почти ничего от Баха и Гуно — она не смогла бы сказать это с уверенностью, она даже не была уверена, что сумела бы повторить ещё раз то же самое. Повреждённый палец болел — похоже, во время игры она забыла о нём и о своём намерении не пользоваться им. Но сейчас это казалось несущественной мелочью. Инна повернулась и поглядела на Славика: тот замер с открытым ртом, уставившись на неё.
— Ну что? — спросила. — Неважно, наверное?
Он молчал.
— Ну скажи хоть что-нибудь! Что, настолько плохо?!
— Инна, я… Не знаю, не хочу говорить банальности… — он как будто позабывал слова, выговаривал их неуверенно, сбивчиво. — Но это великолепно… Могу я надеяться…
— Слушай, прекрати этот высокопарный тон! — крикнула она.
— Извини. Как скажешь, — было странно видеть этого крупного, крепкого мужчину в такой преклонённой позе. — Но ты правда здорово играешь. Инка, а давай что-нибудь из своего?
— Да ну… не стоит оно того.
— Пожалуйста! Ну очень хочу послушать.
— Нет, своё я играю, только когда остаюсь дома одна, у себя в комнате…
— Так ты и эту как-то совсем по-своему играла.
