Трава и сорняки заполонили мертвое село. Густая крапива осаждала старые каменные стены, дикий плющ тянулся к просевшим крышам, где уже пустили корни молодые деревца; брошенные дворы зарастали лопухом и репейником. И хотя травяной покров несколько смягчал звук шагов, Николаю чудилось, что в зловещей тишине они звучат так тревожно и что даже малейший шум может разбудить покойников, кости которых еще лежат в полумраке за пыльными стеклами окон. Яркое утреннее солнце и молодая зелень странно контрастировали с истлевшей памятью о давней смерти, еще носящейся в воздухе едва уловимым запахом старого пепелища.
Слева узкая, заросшая травой тропинка спускалась вниз к перекрестку. По ней вряд ли кто-то пойдет, здешние крестьяне суеверно обходили те места, где некогда бушевала эпидемия чумы. На всякий случай Николай оглянулся. Пусто. Голубое небо и молчаливые горные склоны над разбитым шоссе. На перекрестке в тени деревьев темнела виселица, и полуразложившийся труп под перекладиной медленно качался и кружился. Издали табличка на его груди была почти незаметна, но идущий знал, что на ней написано. Пироман.[8] Слово, собравшее воедино последний удар Коллапса и людской кошмар, средневековую подозрительность и абсолютную власть местных управленцев.
А что делать, человек поставлен перед выбором между двумя страхами — перед живыми и перед мертвыми, подумал Николай, шагая под безжизненными взглядами затянутых паутиной окон. С живыми все было ясно: достаточно было заглянуть в его рюкзак, чтобы отправить его на место висельника с табличкой и выклеванными глазами. Что касается мертвых… каждый, кто занимался контрабандой спичек, должен привыкнуть к их молчаливому присутствию. Сейчас важно найти крышу над головой, чтобы переночевать, и быть уверенным, что никто не приблизится к проклятому селу, кроме такого же, как он, кому приходится искать тайные и забытые тропы. Цена ночлега была не слишком высокой — смутное напряжение, сопровождающее его уже на подходе к заброшенной постройке и усиливающееся со скрипом открываемых дверей, с облачками пыли под ногами, с быстрым взглядом на мумифицированные останки на полу в холле и с поиском другого дома, на этот раз, слава богу, пустого. И опять его выручал огонь — благословение и проклятие нынешнего времени. Он знал, что в ночном мраке красноватые отблески в окнах видно издалека, но кто бы дерзнул проверить, человеческих ли рук это дело? Огонь отгонял живых… и, что еще важнее, отгонял призраков, заселивших эти пыльные комнаты, успокаивал Николая и хотя бы отчасти смягчал странное чувство посягательства на чужое, когда он открыл шкаф и достал оттуда заботливо сложенный, пожелтевший от времени комплект постельного белья. В дрожащем свете огня было проще отогнать все остальные мысли и сосредоточиться на основной задаче — разделать и зажарить пойманного днем зайца. И все же тягостная, неясная тревога была лишь отодвинута, она ждала, затаившись в толстых стенах, заставляя просыпаться ночью каждый час и, прислушиваясь к кукованию далекой кукушки, присматриваться к красному сиянию горящих углей, испытывая странную вину за то, что остался жив.
