За долю секунды прошлое пролетело в голове, обрушившись, как выстрел… нет, как свист пули над бесконечно пологим склоном, а горный хребет парил где-то в недосягаемой вышине изумительно синего неба. Безмолвная, исполненная ужаса молитва… только не в канистру… не в эту проклятую канистру с бензином, которая неимоверно тяжелая и булькает при каждом мучительном шаге к спасению. А невидимый стрелок целится, не торопясь, видимо, у него оптический прицел, и куда же ему еще целиться, как не в канистру? Впереди взрывается фонтанчик из земли и травы… Шаг, еще, еще… Мышцы икр и ляжки напряжены до предела, но ускорить шаг не получается… Оглушительный звон возле самого уха, и сразу за ним противное жужжание срикошетившей пули, рикошет, рикошет, слава тебе, господи, значит, еще немного поживем. Тяжелый свист дыхания в пересохшем горле сливается с громоподобными ударами сердца, отдающимися в висках, но даже сквозь этот сонм звуков прорывается далекий злобный, надрывный лай собак. Они взяли след — по запаху капель бензина, которые просочились из той едва заметной дырочки в проржавевшем металле. Лай приближается, одна рука достает пистолет, другая тянется к ножу, но отроги гор еще далеко, а каждый миг задержки здесь, под прицелом, означает смерть или, что еще хуже, пулю в канистру…
Стиснутые зубы заскрипели. Он с трудом разжал челюсти, и теперь в нем было достаточно злобы, чтобы встретиться взглядом с Баской.
— Мы все грешили, старик.
Баска хохотнул тихонько, безрадостно.
— Да, парень, мы все грешили. И я грешил, знал бы ты, сколько я грешил… Если найдется кому обмыть меня перед тем, как положить в гроб, тот прочтет на моей коже целую книгу грехов. Не пером писанную, а свинцом и холодной сталью. Но есть там кто-то на небесах, который каждому отмеривает срок. И этот кто-то решил, что сегодня не ваш черед — не твой и не мальчишки с ишаком.
Он помолчал, облизал потрескавшиеся губы и одернул одеяло немного вниз. «Старик рехнулся, — подумал Николай, — никогда в жизни он не говорил так много». Вдруг ему показалось, что со стороны лежащего человека подул ветер, тяжелый, плотный ветер, полный ледяного дыхания пустоты, праха и тлена. Невольно он поднес руку к лицу, но волна прошла, остался лишь острый, испытующий взгляд Баски.
— И ты, значит, учуял, а, парень? Первый раз небось? Ничего, зато запомнишь на всю жизнь. Это было давно, очень давно… Мне только одиннадцать стукнуло, когда Карлос Эль Коете зашел в трактир Кастильца… и когда Фелиппе сказал ему: «Привет, братец. Давно не виделись», мы все почувствовали этот запах, потому и вышли на улицу, а кто-то побежал за священником… Ведь человек не должен помирать без господа…
