— А Пеструхин-то намекат… — сказал Ардабьев, ведя жену под руку и степенно раскланиваясь со старухами, наблюдавшими жизнь человечества с замшелых завалинок.
— На чо? — беспокойно спросила жена.
— Как на чо? На возраст…
Она сразу успокоилась. Единственной надеждой, что никто его не отнимет, был его возраст.
— Иван Веселых сам ушел… — сказал Ардабьев. — Заболел он. Седни мне отповедал…
— А чо с ним тако?
— То само…
— Ну, тебя-то бог спас… — вздохнула жена.
— Сын меня спас… — строго поправил Ардабьев.
Он знал, что его жена верующая, и в это не вмешивался, но и не присоединялся.
— Так вить бог по разным людям рассыпан… — сказала жена.
— А почему ты в бога веришь, а креста не носишь? — вдруг спросил Ардабьев. — Я вот встренул у кино одного парня — так он крест на грудь вывалил…
— Это не вера… — покачала головой жена. — Это мода. Крестик потому нательным и назван, что на теле должен быть, а не на рубахе или кофточке. Но и на теле крест носить не обязательно. Главное, чтоб он внутри был…
— Царапать будет… — невесело пошутил Ардабьев, а сам думал об Иване Веселых.
И когда по экрану поплыли лодки с индийскими женщинами, окутанными пестрыми тканями и поющими заунывные, но красивые песни, Ардабьев продолжал думать о деповском слесаре Иване Веселых, который завтра уезжает перед собственной смертью в гости к Есенину и, наверно, сидит и пьет в своей холостяцкой избе. И Ардабьев подумал: а почему бы вместо смерти Ивану Веселых не притулиться хотя бы где-нибудь с боку припека на одной из этих лодок и, положив подбородок на облупленный рабочий чемоданчик, зачерпывая задумчивой рукой незнакомый ему Ганг, не послушать эти слышанные им разве только в кино индийские песни? Ардабьев подумал о том, что он и сам ни разу не бывал в других странах. Земной шар большой, а жизнь человеческая маленькая. Она маленькая и без войн и болезней, но войны и болезни еще больше уменьшают ее.
Ардабьев покосился на жену. В полутьме зрительного зала ее морщин не было видно — только профиль, делавший ее моложе. Почти такой же, как в те времена, когда они впервые пошли вместе в кино на фильм «Если завтра война…». Вражеские танки переходили советскую границу. На экране была степь, и вдруг один холмик приподнялся вместе с ковылем и комьями земли, оказавшись выдвижной смотровой башней. Из нее высунулся бдительный бинокль. Потом холмик вдвинулся обратно, и степь сравнялась. Красноармеец с биноклем спустился вниз по винтовой железной лестнице и оказался в подземном ангаре, где стояли наготове краснозвездные самолеты. По сигналу тревоги земля раздвинулась, и из нее полетели на врагов грозные эскадрильи…
