— Ты бы шла домой: мама, наверное, волнуется.
— Она не волнуется. Она знает, что я с тобой.
Мы пошли на почту.
Теперь я был почему-то уверен, что звонишь ты.
Но это была не ты.
Я услышал низкий, чуть хрипловатый голос немножко странной и от этого еще более удивительной женщины, которую ты называла своей приемной матерью, хотя она была ненамного старше тебя.
— Она сейчас у меня, — сказала женщина. — Ей плохо — понимаешь? Ты должен немедленно вылететь.
— Хорошо, — ответил я.
Девочка ждала меня на крыльце.
— Это она?
— Нет, это не она, но всё равно она. Я должен сейчас же уехать. А ты иди спать. Уже поздно. И ты все-таки не внутри, а сверху большая, а внутри ты еще совсем маленькая.
— Можно я тебя провожу?
— Не надо.
Тогда она сунула ручонку в карман ситцевого сарафана и протянула мне что-то. Источая добрый проникновенный свет, в ее ладони лежал куриный бог.
— Это я нашла сегодня. Ты говорил, что куриный бог приносит счастье только тем, кто его сам находит. Но я тебя люблю, и, значит, я — это ты. И если я его нашла, значит, его нашел ты сам, и он принесет тебе счастье.
Я взял его бережно-бережно, как берут счастье только тогда, когда понимают, что оно означает.
Девочка привстала на цыпочки, поцеловала меня в лоб холодными маленькими губами и убежала.
Я разбудил директора дома отдыха, сказал, что у меня умирает дядя, и через полчаса уже мчался в попутной машине к Симферополю.
Шофер, здоровенный детина, мрачно попыхивал папиросой.
— А у меня есть куриный бог, — не удержался я и разжал ладонь, в которой лежал волшебный камушек.
Он покосился на мою ладонь:
— Вижу.
Потом как-то по-детски вздохнул и высказался:
— А я вот не находил…
— Да вы еще найдете! — убежденно сказал я. — Я тоже не сразу нашел.
Мест на самолеты не было. Да и самих самолетов не было до завтрашнего утра. Но она же сказала «немедленно». Значит, надо быть немедленно.
Я зашел к дежурному, пившему чай с ирисками. Ириски меня почему-то обнадежили.
— У меня умер дядя, — радостно сказал я.
— У всех умирают дяди, — ответил дежурный, бесстрастно разворачивая ириску.
— Но я очень любил своего дядю.
Дежурный отставил чай и посмотрел на меня уже с некоторым интересом.
— А кто он был — твой дядя?
— Он был ученый. Атомщик.
— Лауреат?
— Лауреат.
— Молодец, — сказал дежурный. — Не дядя молодец, а ты.
Я понял, что, кажется, заврался.
— Прохорыч, — сказал кому-то дежурный, — грузовой на Москву еще не вылетел? Возьми одного. Дядя у него умер. Лауреат.
Он положил трубку.
