Пир нечистого духа разыгрался по дьявольской партитуре сразу после закрытия участка, когда с наступлением сумерек началось пересчитывание голосов. Закрыли зал. Наблюдатели, адвокаты народа, стали выражать свое праведное возмущение тем, что хотели бы свободно выйти покурить, что демократия позволяет людям свободно, а не по особому письменному разрешению властей писать не под себя, а в унитаз, пусть он и общественный. Наблюдатели-заложники стали ворчать, роптать, визжать, кричать о нарушении прав человека и гражданина, они просили открыть бронированные двери зала.
Тут уж встрепанная Сова дала себе волю: она распростерла себя над этим мышиным писком и шуршанием, который мыши сочли голосованием за волю и лучшую долю. Забывшись, все говорили по-русски. Сова загнала мышиных адвокатов-наблюдателей в угол ринга и стала устрашающе выщелкивать клювом русские слова:
— Сидеть!.. Лежать!.. Ползти!.. На оправку!..
Адвокаты — молодые волосатые дивчины и коротко стриженые парубки, верующие в чистую силу правды и иконную святость демократии, но далекие от знания законов беззакония — спасовали перед хищной наглостью сов. Любой глас мышиного народа сразу же строго пресекался криком оранжевой ночной птицы:
— Замолчите! Вы мешаете вести заседание! Я вас сейчас удалю! Мне что, милицию позвать?!
Сова считала неиспользованные бюллетени мышек, перебирая их чешуйчатыми лапками, костяным клювиком, кося и вращая выпуклыми глазами. Она считала их с десяти часов вечера до двух часов ночи. Потом принялась за общий подсчет, и всем стало ясно, что спектакль идет по простенькому, но хамскому сценарию, пьеса кончится к утру, если раньше не скончаются зрители.
— Сколько же можно считать эти несчастные двести семнадцать голосов? — возопила одна из воистину несчастных в своем неведенье девушек, страдая от грозящего всем удушья. — Откройте балкон!
— Уйдите отсюда! Не стойте над душой! Мы здесь работаем, а вы мешаете работе комиссии. Знаете, что вам будет по закону за вмешательство в работу комиссии? Я вас статуса лишу! — сухо отщелкала клювом комиссионная дама под номером два. Впрочем, она более походила на мышкующую лиску, нежели на даму. — Кому не нравится, уходите с участка! Так, Аделаида Сергеевна?
— Ну, сучка!.. — сакраментально отозвалась сова Аделаида, уткнувши взор в живот девушки-глупышки, словно крестьянские вилы. — Я тебе протокол в жизни не подпишу!
Что же будет, если она поднимет его, этот взор, и глянет прямо в глаза жертвы?
