Сказал он такое по привычке «гнать пургу», а может, и сдуру — день такой выдался: магнитные бури, субординация звезд, попадание ноги не в тот тапочек.
Далее, размеренно суча дратву, он подробно изложил расовые классификации по группам различных признаков Иосифа Егоровича Деникера. Упомянул и открывшийся ему на заре заката Европы факт того, что миллиардеры всего мира — это искусственная раса, чей мир совершенно не похож на плоскую реальность человеческих масс общества потребления. Там все держится на кровнородственных связях, туда попадают лишь по праву рождения. Затем Фрол вытер свои умные руки о свои же штаны и засим продолжил:
— Статья тринадцатая новоиспеченной в мундире Конституции закрепляет в России идеологическое многообразие, то есть гражданин России имеет конституционное право быть расистом, ксенофобом и фашистом в одном стакане, если угодно. Добавлю от себя: национализм — это вторично, он от унижения и духовного морока. Потому-то люди и подхватывают быстро националистические лозунги. Они придуманы учеными. А расизм — он от Бога. Значит — это первично. Не мы создали расы, а Господь Бог. Есть ученый ученее Господа Бога? Нет такого. Зачем тогда Бог создал людей разными? Я не смею Ему перечить и возражать. Я на стороне Создателя. Мне один просмотр одухотворенных лиц типа лица нашей пациентки Вальки Новодурской, едва не умученной в подвалах Лубянки, ее шизоидный бред — спать ночами не дает. Мне из-за нее обидно за всю нашу «дурку»! А скажи теперь ты мне, старику-инвалиду второй группы: известны ли тебе первопричины всего сущего?
— Что? Та-а-а!.. Вот это та-а-а! То есть что? Ньет… — сказал вконец обломанный русской дикостью корреспондент. — Ньет, ньет… Кте у фас туалетний комнат?
— В уборной он, «туалетний комнат», я ж говорил уже. Но слушай же, слушай ушами, херр, расскажу тебе напоследок быль, — Фрол силой усадил херра на табуретку и дал ему в руки валенок, предупредив: — Если что — не вздумай мне в валенок…
Потом принялся повествовать.
3
— В нашей клинике находился на излечении один знаменитый адвокат. Какая у него была маня?[22] А такая маня, что бросил он практику, вышел из коллегии и стал ходить по городу. Он ходил и собирал в котомку горелые спички.
«Жалко, — говорил всё. — Ох, жалко…»
Об этом помешательстве только и говорили вся улица и весь город.
Жена, это, ему:
«Полуэкт Полукарпыч! Милый вы мой сожитель, скажите своей птичке, скажите своей козочке, скажите своей дикой кошечке: отчего, отчего вы на горелых спичках экономите? Гонорары у вас дивные и славные. Дом у нас — как бабушкин сундучок, все в нем есть, даже колбаски «охотничьи»! Чего вы жалеете-то их, эти самые, горелые, никому не нужные, безобразные спички? Колбасок не хотите ли?»
