Чимал расправил плечи, готовый встретить смерть. Слова предсмертной молитвы сами пришли ему на память, и он произнес первые фразы, прежде чем осознал это. Он готов был вырвать свой предательский язык и твердо сжал непослушные губы. Не существовало богов, которым можно было бы молиться; мир был совсем незнакомым местом.
– Я готов убить тебя, Чимал, – раздался сухой и бесстрастный голос главного наблюдателя.
– Ты узнал мое имя и теперь признаешь мое существование, но все равно хочешь меня убить. Почему?
– Я задам тебе вопрос, и ты на него ответишь, – не обращая внимания на его слова, продолжал старик. – Мы слушали разговоры жителей долины и многое узнали о тебе – кроме самого главного. Твоя мать не может сказать это нам – она мертва…
– Мертва! Как это случилось? Почему?
– Ее казнили вместо тебя, когда узнали, что она тебя освободила. Гнев жрецов был велик. А она, казалось, была рада смерти и умерла с улыбкой на губах.
Да, они следили за происходящим в долине, очень внимательно следили. Мама…
– Прежде чем умереть, она сказала очень важную вещь. Она утверждала, что в случившемся виновата она, согрешившая двадцать два года назад, а тебя винить не следует. Знаешь ли ты, что она имела в виду?
Так, значит, она умерла. Но Чимал чувствовал себя настолько отстраненным от своей жизни в долине, что боль утраты оказалась слабее, чем он ожидал.
– Говори! – приказал главный наблюдатель. – Знаешь ли ты, что она хотела этим сказать?
– Знаю, но тебе не скажу. Ты не испугаешь меня угрозой смерти.
– Ты глупец. Отвечай немедленно: почему она сказала «двадцать два года назад»? Имел ли ее грех отношение к твоему рождению?
– Да, – ответил Чимал удивленно. – Откуда ты узнал?
Старик нетерпеливо замахал руками.
– Отвечай мне и не лги, ибо это самый важный вопрос, который тебе когда-либо будет задан. Скажи мне, как звали твоего отца?
