«Успел, слава тебе, господи», — подумал Лихарев, потому что никем иным, кроме как А. И. Шульгиным в своем «естественном» облике (из тех самых двадцатых годов), этот человек просто не мог оказаться.
С другой стороны, он мог быть кем угодно, вплоть до самой Верховной, мадам Дайяны, которая, как слышал Валентин еще в «интернате», умела принимать любой облик. Только вот земное оружие ей ни к чему. Не по должности.
Исходя из первого предположения, он дружелюбно помахал рукой.
— Примете, Александр Иванович?
— Догнал все-таки? — широко улыбнулся мужчина, тем самым подтверждая свою идентичность. — Приму, конечно. Это в твое уже время какой-нибудь Лебедев-Кумач сочинил песню: «За столом никто у нас не лишний…»?
— В мое, в мое. «По заслугам каждый награжден…» Вместе с Дунаевским…
— Тебе виднее. Заходи.
Он цыкнул на собак и провел гостя по мощенной дубовыми плахами дорожке на крыльцо.
— Не пойму только, зачем я тебе так потребовался, чтобы 3,086 км, умноженные на 10 в тринадцатой степени и еще раз на пятьдесят, пешком за мной гнаться? Это сколько всего будет?
— Грубо — пятнадцать с половиной квадриллионов, точнее нужно? — сообщил Лихарев, испытывая удивительное ощущение радости от встречи с человеком, с которым можно, а главное — хочется говорить, не задумываясь о последствиях.
— Пока достаточно. Меня в начальной школе тоже учили быстрому устному счету, но не в таких масштабах, конечно. Но на первый вопрос ответь все-таки…
— Вы же не англичанин, надеюсь? Обещали еще кое-какие темы обсудить, а ушли не прощаясь.
— Как раз сейчас — именно англичанин. Сэр Ричард Мэллони. Разве не видно? Надоело в вашей сталинской Москве болтаться, ну, взял и ушел, заглянул на подмандатную территорию — проверить, что здесь без меня успело приключиться. А тут как раз гости… Да не ты, не ты, выше бери. Главное, войдешь — не пугайся и не делай резких движений…
Лихарев не понял, очередная ли это шутка, не совсем попадающая в тему по причине их разного исторического возраста и жизненного опыта, или практический совет.
Предпочел подумать, что последнее.
Шульгин провел Валентина по широкому, пахнущему сосновой смолой коридору, с подчеркнутым пиететом распахнул перед ним высокую створку украшенной резьбой двери.
— Видите, уважаемая, наши ряды пополняются. Не знаю, что будет, если визитеры повалят валом…
Лихарев мгновенно охватил взглядом весь обширный зал. Четырехметровые потолки, подкрепленные грубо тесанными балками с подкосами, горящий камин у левой стены, три окна прямо, два справа, в простенках остекленные книжные шкафы и открытые стеллажи, у глухих стен пирамиды с многочисленными, очень не рядовыми ружьями и винтовками. Посередине — массивный, нарочито, одним топором сделанный стол, за которым могли бы пиршествовать до двадцати человек, но весьма скромно накрытый только на двоих.
