– Каким образом?
– То есть?
– А ты не понимаешь? – Лёка сузила зрачки в бессильной злости. – Все эти советы хороши в теории. Ты говоришь – отпустить, окей, я готова отпустить. Но как? Засунуть в сердце руку и вырвать оттуда неслабый кусок? Или пойти на приём к психоаналитику, который убедит меня, что черное – это белое, белое – синее, а моя любовь к Саше – результат детских нереализованных фантазий?
– Подожди. Тебя устраивает твоя жизнь такой, какая она есть сейчас? – вспыхнула Катя.
– У меня выбора нет.
– Он есть всегда. И если ты говоришь, что у тебя нет выбора – значит, свой выбор ты уже сделала. Лёк, нельзя всю жизнь прожить одной, стремясь найти то, что найти невозможно и доказать то, что нельзя доказать. Ты не переделаешь мир. Песня Макаревича хороша только в качестве песни. Но как жизненное кредо она – полный идиотизм.
– Какая песня? – удивилась Лена.
– Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас.
– И почему же это идиотизм? Ты предлагаешь стать частью всего того быдла, что есть вокруг?
– Лёк… Люди, которых ты называешь быдлом – в первую очередь всё-таки люди. Со своими недостатками и достоинствами. Ты хочешь идеальный мир. Но идеала в жизни не бывает. И быть не может.
– С чего ты взяла? Только потому, что ты этот идеал не видела?
– Нет. Только потому, что для каждого человека этот идеал будет разным.
Они разговаривали всю ночь. Спорили, иногда срывались на крики, иногда – на слёзы. А когда за окном забрезжил рассвет, Лёка вдруг вздохнула полной грудью и поняла, что ей действительно стало легче. Без алкоголя, без наркотиков, без сигарет. С чашкой чая и разговорами о вечном.
Прощаясь, Лена поцеловала Катю в висок и пожелала счастья. Она знала, что больше они никогда не увидятся – не таким была человеком Лёка, чтобы дважды показывать кому-то свою слабость. Знала, но была искренне благодарна.
За короткую игру в дружбу.
За короткую игру в понимание.
***
Постепенно всё устаканилось. Работа снова вошла в привычное русло, и снова – как тысячу раз до этого – Лёке стало скучно. Она давно забыла про свои метания, списала их на осеннее-зимний авитаминоз, и больше уже ни о чём не задумывалась.
Шоу-программы игрались, публика радовалась и оставляла в клубе немыслимые суммы, Игнатьев был любезен и приветлив, Марина – отстранена и равнодушна.
Но что-то всё равно занозой сидело в голове и порой давало о себе знать настойчивыми мыслями.
Марина. Конечно же, Марина.
