А маркиз Торе Бермеха все пил и все говорил с тем неиссякаемым цветистым красноречием идальго, в котором он сорок лет упражнялся в аристократических клубах, на собраниях монархистов и стреляя по голубям. Покончив с похвалами Фани, он принялся за своего дорогого Луисито: намекнул неопределенно на его мелкие грешки в молодости и поспешил подчеркнуть его теперешние качества зрелого и совершенного идальго.
– Общество тебя ждет, – произнес он торжественно. – Общество хочет тебя видеть. Еще один Эредиа должен блеснуть на небосклоне возрожденной Испании!
К концу его речи можно было заключить, что общество погибнет, если Луис не соблаговолит в нем появиться.
Съев еще одного омара и выпив приблизительно бутылку коньяку, маркиз Торе Бермеха наконец поднялся, чтобы пойти и повсюду разнести новость о знакомстве своего дорогого Луисито с прекраснейшей из всех сеньор в мире. Бар был почти пуст. Луис расплатился. Славному бедному идальго удавалось поесть и выпить всласть, только когда платили родственники.
– Теперь мы без масок, – сказал Луис, когда они сели обедать в ресторане.
– Да, – глухо подтвердила она.
– Можно подумать, что мы стыдимся своего происхождения, но это не так. Мы стыдимся только самих себя.
– Я не стыжусь даже себя.
– Ты не должна так говорить! Это значит захлопнуть дверь в жизнь.
– Я ее уже захлопнула.
– Я ожидал, что ты подумаешь, прежде чем сказать это. Разве ты не понимаешь, что я тебя люблю?
– Ты не должен меня любить.
Ее рука с вилкой застыла в воздухе, а глаза выразили укор. Они были холодны и пусты. Казалось, все в ней помертвело. Оживление, которое освещало ее лицо в Прадо, исчезло.
– Значит, мы расстанемся? Каждый пойдет своей дорогой? Так?
– Так будет лучше всего.
– Когда я должен убраться? – спросил он горько.
– О!.. Ты как ребенок! – В глазах ее снова вспыхнул нежный изумрудный свет, кокетство и радость женщины, за которой ухаживают. – Я совсем не хочу, чтобы ты убирался.
– Тогда зачем нам расставаться?
– Затем, что мне нечего тебе дать. Я мертва. Я – женщина без тела. Разве ты можешь любить женщину без тела?
– Но ты меня любишь. Ты вернешься к жизни.
– Нет. Я тебя не люблю… по крайней мере так, как тебе хотелось бы. И не знаю, могу ли я вернуться к жизни… прекратить уколы. Ты видел, что случилось прошлой ночью. Думаю, поздно.
С ее лица не сходила бледность, а в покорности тона было какое-то мертвенное спокойствие.
– Не знаю, понимаешь ли ты меня.
– Завтра начнем лечение, – заявил он решительно.
