4. После разоблачении:
сумерки цинизма.
Зарисовки самоопровержения
этоса просветительства
Вы здесь еще! Нет, вынести нет сил!
Исчезните! Ведь я же разъяснил.
Но эти черти к просвещенью глухи.
Мы так умны,— а в Тегеле * есть духи!
И. В. Гете. Фауст. Вальпургиева ночь (перевод Н. Холодковского)
— Я стараюсь, разве это ничего не значит?
— Кому это помогло?
— А кому стоит помогать? — спросил Фабиан. Эрих Кёстнер. Фабиан. 1931
Ибо они ведают, что творят. Эрнст Оттвальд. 1931
Эти восемь лихих, как вихрь, атак рефлексивного Просвещения, отражавшиеся с большим трудом, сыграли такую же эпохальную роль в истории, как и великие прорывы естествознания и техники, с которыми они соединились добрых двести пятьдесят лет назад, породив перманентную индустриальную и культурную революцию. Точно так же, как урбанизация, моторизация, электрификация и информатизация осуществили переворот в жизни обществ, работа рефлексии и критики сломала структуру сознаний и вынудила их обрести новую динамичную конституцию. «Больше нет ничего прочного и устойчивого». Они сделали рыхлой интеллектуально-психическую почву, на которой уже не могут обрести прочной опоры старые формы традиции, идентичности и характера. Их воздействия дали в сумме тот сложный комплекс современности, в котором жизнь ощущает себя протяженностью кризисов.
I. Просвещенное препятствование Просвещению
Несомненно, Просвещение достигло великих успехов. В его арсеналах теперь хранится наготове оружие для критики; тот, кто будет глядеть только на его запас, неизбежно сочтет, что столь хорошо вооруженная сторона непременно победит в «борьбе мнений». Однако никто не может рассчитывать на монопольное владение этим оружием. Критика не имеет какого-то единого носителя, ею занимается множество разрозненных школ, фракций, течений, авангардов. В принципе, нет никакого единого и однозначного просветительского «движения». Одна из особенностей диалектики Просвещения — то, что оно никогда не было в состоянии образовать единый и нерушимый фронт; скорее, уже в ранние времена своего существова-
ния оно в известной степени превратилось в своего собственного противника.
Как показывает второе предварительное размышление, Просвещение начинает с борьбы против сил, сопротивляющихся ему (господствующей власти, традиций, предрассудков). Поскольку знание — это сила и власть, каждая из господствующих властей, которой был брошен вызов «другим знанием», поневоле должна попытаться сохранить свое центральное положение, вокруг которого будет группироваться знание. Однако не всякая власть — истинный центр
