Учтивый человек (cortegiano, gentilhomme, gentleman, Hofmann) прошел тренинг самоуважения, что проявляется в самых разнообразных формах: в аристократически претенциозных мнениях, в отточенных или независимых манерах, в галантных или героических образцах чувственности, равно как и в изысканном эстетическом восприятии того, что учтиво или
изящно. Само собой разумеется, что все это могло быть под силу только дворянину, лишенному малейшей неуверенности в себе. Всякая неуверенность в таких вещах была бы
равносильной ослаблению культурной «идентичности» дворянства. Классовый нарциссизм, кристаллизовавшийся в прочную форму жизни, не терпит никакой иронии, никаких исключений, никаких отклонений от правил приличия — потому что такие нарушения побудили бы к нежелательным рефлексиям. Не случайно благородные французы морщили носы от «варварства» Шекспира; в его пьесах уже «попахивает» человеческой заурядностью тех, кто желал предстать в глазах общества наилучшими.
С подъемом буржуазии место «наилучших» занимают другие. Буржуазное Я породило в беспрецедентном творческом штурме высот нового классового самосознания свой собственный, особый нарциссизм, период упадка которого мы сегодня переживаем — отчего нам и приходится страдать от великой политической и культурной депрессии. И буржуазия изобрела свой собственный способ быть лучше, чем другие: развращенное дворянство и вульгарная необразованная чернь. Поначалу ее классовое Я ориентировалось на чувство лучшей, более чистой, более разумной и полезной морали во всех жизненно важных предметах — от сексуальности до руководства предприятиями. На протяжении столетия новая буржуазия страстно отдавалась чтению моралистической литературы. Эта последняя научила новое политическое сообщество особому способу говорить «Я» — будь то в сфере психологии вкуса, где развивалась та «чувствительность», которая формировалась при любовании красотами природы, интимным общением и сопереживанием вызывающим сочувствие судьбам; будь то в сфере политики и науки, где проявилась та буржуазная публичность и открытость, которая началась как республика ученых, чтобы закончиться буржуазной республикой. Литература, дневник, светская жизнь, критика, наука и республиканство — все это институты, занимавшиеся тренингом нового буржуазного Высокого-Я, новой воли к субъективности. Только через них буржуа учится вкусу, манерам, мнению и воле. Здесь внедрялись специфические для класса новые высокие чувства, счастье
