Лаврухин (не сразу). Помнишь мое письмо о черновиках? Я решил продолжить дело Павлика. После долгих поисков мы видоизменили раствор и нашли состав, который, обладая меньшей токсичностью, позволяет вводить его в мышцу зараженного гангреной.
Ведерников (нетерпеливо). Дальше!
Лаврухин. Практический итог – в восьми случаях из десяти полное заживление раны без хирургического вмешательства.
Ведерников. Ты. Тебе это удалось? (Молчит некоторое время, потом обнимает Лаврухина.)
В саду появляется Ольга.
Ольга (негромко). Здравствуй, Миша.
Лаврухин (оборачивается и долго, как бы не понимая, смотрит на нее). Ты жива?
Ольга. Видишь, я вернулась.
Лаврухин (тихо). Я никому не говорил, что верю. Даже Нине. Я так боялся. А почему ты так поздно?
Ольга. Разве Шура не рассказал?
Лаврухин. Шура?
Ольга. Ведь мы вместе приехали.
Лаврухин (не сразу). Понимаю.
Вдоль забора мелькает чьято фигура, открывается калитка, в сад вбегает Люся. Она одета небрежно, на голову накинут чужой старушечий платок. Увидев Лаврухина, она бросается к нему.
Люся. Мишенька, я опять за вами. Шуриной маме очень плохо. Помогите нам, Миша!
Ведерников. Что?
Люся (подходит к нему и осторожно трогает его одним пальчиком). Шуренька.
Ведерников (берет ее за руки). Веди меня, скорее! Идем! Идем, Люся!
Они бегут по саду.
КАРТИНА ВОСЬМАЯ. КОМУ ОСТАВЛЕНА ЖИЗНЬ.
Утро следующего дня. Падают последние капли дождя. Открывается калитка, к дому Лаврухина по саду идет Ведерников. Он без фуражки, шинель наброшена на плечи. Следом за Ведерниковым в сад входит Люся, в руках она держит его фуражку. Порывшись в карманах, Люся достает очки, надевает их, подходит к Ведерникову и острожно дотрагивается до него рукой.
Люся. Вот. Ты оборонил фуражку. Я шла сзади и подобрала.
Ведерников. Спасибо.
Люся. Я боялась, как бы с тобой не случилось что. (Пауза.) Верно, ты очень промок под дождем. Уже давно утро, а ты все ходишь и ходишь.
Ведерников. Ничего.
Люся. Ты не обвиняй себя, что она умерла. Было поздно, и ты ничем не мог помочь. Ты не виноват, Шура.
Ведерников (усмехнувшись). Вероятно.
Люся. Ты смеешься?
Ведерников. Нет. (Помолчав.) Ты давно живешь у мамы?
Люся. Четвертый месяц. Как из эвакуации вернулась. Мы жили весело, после работы обедали все вместе, радио слушали, играли в дурачка. Ждали твоих писем. Только вот их не было.
Ведерников (помолчав). Почему у тебя такие руки?
Люся. Я работала на сварке, я ведь писала тебе. А это знаешь как трудно? (Смотрит на него.) Что ты, Шура?
