— Три богини судьбы смотрят на тебя, Сфандра, три богини — старшие сестры Алат, готовые повиноваться ее слову. Черная богиня Мэнат, неотвратимость смерти. И белая богиня, неумолимость течения времени, Замэнат. А третья, Зират, желтолицая, воля и каприз. В честь четырех сестер их отец, Безымянный Бог, создал лютню. Только он дал ей еще и пятую струну — душу…
Стало очень тихо, и в этой тяжелой, тревожной тишине Сфандра почти против своей воли спросила:
— Где душа?
Ей казалось, что она утратила тело и летит куда-то. Словно издалека донесся до нее пронзительный смех жрицы.
— Ты! — крикнула она. — Душа храма — человек, преклоняющий колена! Человек, которому нужно божество! Смиренный и униженный перед высшими сила
ми! А у них, — она резко выбросила вперед руку, указывая на изваяния, нет души. Они убили Безымянного Бога, своего отца, потому что он был слишком велик и слишком бескорыстен. И они записали на стенах свой погребальный плач по отцу, Сфандра, чтобы подобные тебе, придя сюда, рыдали над его гибелью вместо них…
Светлое детское лицо Алат сияло над синим камнем. Беспощадное детское лицо. И Сфандра уже знала, что никогда не сможет протянуть руку и взять синий камень, отобрать его у богини.
Высоким голосом, в котором звенела медь, жрица начала читать погребальный плач. Сфандра почти не разбирала слов, и только звук этого ледяного голоса завораживал ее.
Голос отзвенел, и сразу же стихли струны. Два окна закрылись, и теперь в лучах света стояли только веселая Алат и жрица в струящемся алом шелке, словно охваченная огнем. Губы ее стали совсем черными, глаза смотрели и не видели. Сфандра стиснула зубы так, что заныли скулы. В ушах гремела тишина — бешено стучала кровь, и уходило, уходило эхо грохочущих струн.
Глухой грудной голос произнес:
— Жертва. Алат ждет.
— Но у меня нет ничего, — еле слышно ответила Сфандра.
Тот же голос отозвался:
— Отдай ей свои серьги.
Девушка повиновалась. Золотые диски исчезли в складках одеяния жрицы. Затем она сказала:
— Человек может дать богине свою кровь или свое слово.
Кто это говорит, в полусне подумала Сфандра. Губы жрицы были плотно сжаты. Но у девушки больше не было своей воли. Она протянула руки, подставляя под жертвенный нож свои вены. Из другого угла кто-то нараспев произносит:
— Прежде, чем отдать свою кровь, пусть отдаст свое слово.
И сразу ожили и зашумели те, кто сидел вдоль стен, повторяя глухими подземными голосами:
— Слово! Слово! Пусть отдаст слово!
