— Гормональная терапия может сделать предстоящие месяцы намного более приятными, советник Старк, — сказала доктор. — У отцов отношения с потомством всегда складывались довольно трудно, но вам мы можем предложить материнскую смесь, как это называют фармацевтические компании.
— Спасибо, доктор, не нужно, — сказала Элинор, расцепив руки. — Мы еще ничего не решили, помните? Кроме того, здесь дефект — не хватает пальца. — Одного пальчика в самом деле недоставало, и место излома было твердым, как гипс.
— О, об этом не беспокойтесь. Пальцы на руках и ногах отрастают за несколько дней. Главное, голову не отломите.
Я вздрогнул и еще крепче прижал к себе заготовку — слишком крепко, пожалуй. Я попытался всучить ее Эл, но та снова скрестила руки, и я отдал твердое тельце доктору, которая вернула его на каталку.
— Кроме того, пол уже определился, — сказала Эл.
Я посмотрел и разглядел между ножек крошечный пенис. Может быть, именно тогда в моем сердце что-то сместилось. У меня никогда еще не было ребенка, ни от одной из многочисленных женщин, которых мне приписывал Генри, — хотя взрослым я стал задолго до принятия Закона о рождаемости. Только однажды, с Джин Шолеро, я был близок к этому. Но тогда я был по горло занят своей карьерой, у нее случился выкидыш, а потом мы недостаточно долго продержались вместе, чтобы попробовать еще раз.
— И об этом можете не волноваться. Ваши гены и пол переделают. Это входит в процесс.
Эл тронула меня за руку.
— Ты в порядке, Сэм?
— Да. Просто это немного выбивает из колеи.
— Мы, пожалуй, пойдем, доктор, — сказала Эл. — Спасибо вам за экскурсию.
— Мне было очень приятно познакомиться с вами, советник Старк, и с вами, мар Харджер. Почему бы вам на обратном пути не зайти в процедурную и не сдать сестре образцы кожи?
— Это нам не понадобится, — сказала Эл.
— Решать, разумеется, вам, но это избавит вас от лишней поездки, если вы передумаете.
Мы лежали на нашем балконе в башне Уильямса и просматривали длинную череду сообщений. Друзьям успело надоесть наше везение: число поздравлений сократилось, они стали короче и отправлялись в основном для проформы, даже зависть кое-где чувствовалась. И кто бы их мог упрекнуть? Закон о рождаемости действовал около шестидесяти лет, а это долгий срок для лишенного детей общества. Всех раздражало не столько наше родительское счастье, сколько то, что разрешение мы получили нечестным путем (как всем, в том числе и нам, было ясно).
