Совершенно очевидно, что анкета и список сведений подготовлены в различное время с разрывом не менее полугода. В анкете говорится о моем предстоящем 50-летии, то есть запись сделана до 10 марта 1996 года, в то время как перечисление сведений в списке заканчивается сентябрем. Будь это единым документом, то и о пятидесятилетии говорилось бы тогда, как о свершившемся факте, или наоборот, перечисление сведений закончилось бы до 10 марта.
В списке сведений содержится информация, не имеющая никакого отношения к министерству иностранных дел, например о закупках каких-то отдельных товаров в России, коммерческих фирмах и даже о получении доклада японского посольства в Москве об изучении экономического потенциала Сибири. В нем нет указаний на единый источник информации, но в то же время содержится не менее 13 прямых ссылок на мои слова, причем в первый раз мое имя употребляется с указанием должности. В этом бы, очевидно, не было бы необходимости, если считать, что источником всех сведений является лицо, анкета которого приложена к списку автором, его составлявшем.
Примечательно при этом, что все ссылки на меня приходятся на трехмесячный период, когда я, согласно сводке наружного наблюдения, не имел контактов с Чо Сон У, что вообще ставит под сомнение происхождение и источники этого списка сведений. Нет ни единого случая совпадения даты моей встречи с Чо Сон У с датой поступления информации и что ни одно из 13 сведений, имеющих ссылку на меня, не признано секретным (например, о содержании состоявшегося в МИДе брифинга). А что касается доклада японского посольства в Москве, то получается, что я его каким-то образом получил у японцев или выкрал, чтобы затем передать корейцам. Полный бред. Эксперты не нашли его в архивах МИДа. Никто не потрудился узнать, существовал ли такой доклад вообще?
На то, что источником сведений не являюсь я, указывает и признание экспертизой недостоверными около 30 % единиц информации, содержащейся в списке, так как никто никогда не ставил под сомнение мою компетентность, что исключает возможность оперирования мною недостоверными сведениями в беседах на профессиональные темы, в том числе и с Чо Сон У. Тем более нелепо предполагать намеренную, как утверждается, передачу недостоверных сведений. Если следовать обвинению, выходит, что, передавая недостоверные сведения, я целенаправленно и умышленно дезинформировал южнокорейцев. На кого же я работал и почему получал деньги только от южнокорейцев? Ни следствие, ни суд даже и не пытались разрешить этот парадокс.
