Имеются примеры откровенной фальсификации, когда в обвинительном заключении приводится информация со ссылкой на конкретные листы дела, на самом деле не содержащие эту информацию. Из показаний свидетелей выхватывались и цитировались выдернутые из контекста отдельные слова и фразы, играющие на руку следствию. Следствие договорилось даже до заявления о том, что я якобы дал «подробные показания об условиях связи с представителями южнокорейской разведки и осуществлении с ними конспиративных встреч», не подкрепив это ссылками на конкретные листы дела, поскольку таких показаний нигде нет, и забыв, что я с первого дня ареста отрицал какое-либо сотрудничество с АПНБ. А чего может стоить доказательство передачи мной сведений из двух определенных документов ссылкой на то, что я был ознакомлен с другим — третьим документом? Мало того, с этим третьим документом я ознакомился почти через два месяца после того, как якобы передал сведения.
В обвинительном заключении бездоказательно утверждается, что копии служебных документов, признанных следствием секретными, я изготовил лично путем ксерокопирования и до передачи Чо Сон У хранил их в служебном кабинете. Голословность тем более очевидна, что на другой странице говорится, что эти документы для передачи «взяты из материалов отдела Кореи 1ДА МИД».
Оставим пока в стороне вопрос об их секретности, но все же копии или оригиналы были переданы Чо Сон У? И в любом случае, о каком их хранении может идти речь, если при обыске в моем служебном кабинете вообще никаких документов обнаружено не было? Ведь существует не только протокол обыска, но и его видеозапись.
Шпионские задания или секреты перелетных птиц
Следствие без каких-либо доказательств утверждает о получении мною заданий от АПНБ, в том числе «шпионского задания» от Чо Сон У в 1997 году по сбору информации в виде «интересующего АПНБ» списка документов и передаче 20 служебных документов, представляющих собой договоры, протоколы и соглашения между Россией и КНДР о сотрудничестве в различных областях.
В первую очередь, никак не обосновывается, почему следствие приняло эти лежавшие у меня совершенно открыто в кабинете восемь отрывочных листков корейского текста за «шпионское задание», к тому же уже выполненное и хранившееся, видимо, специально в ожидании обыска. Откуда они взяли, что текст подготовлен в АПНБ или хотя бы в Южной Корее, что АПНБ или кто-то другой интересуется перечисленными в нем договорами, соглашениями и протоколами?
