, при котором и свистнуть, и громко крикнуть полагается.
Все окрестные мужики и бабы охотно игру Метека слушали. Бывало, начнут крестьяне на соседнем лугу сено косить или ворошить, а тут Метек заиграет — они косы побросают, руки в боки упрут и давай притоптывать! И так в этом танце на месте топчутся, словно тетерева во время токования. Случалось, идут бабы с кошелками на торжище в Истебную или в Коняков, а Метек в то время на скрипке так нежно играет, что у них сердце выскочить готово. Остановятся женщины, слушают, а которая и всхлипнет украдкой, припомнив годы свои молодые, веселые…
Когда же девушки неподалеку ягоды собирают или венки на праздник плетут, да музыку Метека заслышат — тотчас у них охота пропадает и к ягодам, и к цветам: вздыхать начинают, в воду зеркальную глядеться, да о помолвке мечтать. А порой и так бывало, что Каролинка или Ягнешка усядется на траве возле Метека, головку темноволосую назад откинет и, словно пташка лесная, песней сердечной зальется:
Если б я знала,
Где он, мой единый?
Принесла б ему я
Сладенькой малины…
Старая мать Метека, в белехоньком чепце с кружевцом накрахмаленным, как только сын играть начнет, из хаты выйдет и, козырьком ладони глаза от солнца прикрыв, начнет высматривать — где Метек? Радовалась она, что вырос он таким красивым и веселым, что играет на скрипке хорошо, что девчата ему подпевают.
И вот однажды наступил июльский день — тихий и ясный. В долине, возле хат, розы запах чудесный источали, а на лугу свежескошенным сеном пахло.
Вышел Метек на луг. Скрипку любимую с собой принёс, на поваленный бук сел и, как мог задушевнее, заиграл, солнце восходящее встречая. Разнеслись вокруг звуки чудесные, чистые. И было в них всё сердце Метека — искреннее и юное.
Не думал Метек, что кто-то в безлюдьи этом находится, что тайком его слушает и зорких глаз не спускает с красивого лица парня. А были эти глаза темно-изумрудные, со странными удлиненными зеницами… Но Метек продолжал играть, ничего не замечая: звуками своей скрипки горы величественные прославлял, где вырос, словно елочка на краю горного плато.
Вдруг зашелестело что-то в сухой траве прошлогодней, возле самой груды камней. Скатился оттуда один камень, другой, третий… Сверкнуло среди них нечто — вроде бы золотая монета, кем-то потерянная. Встревожились шмели, даже мёд перестали сбирать на чабреце, что ночью расцвел. А мышка полевая, которая под кустиком земляники сидела, стрелой в норку юркнула.
