Через семь дней после моего выздоровления мы пристали в порту города Зэрахта. Соленый как обычно ушел один, оставив всю команду на борту. Сегодня он был чем-то озабочен и долго перед уходом разговаривал с Бэрлом. Единственное, что я успела разузнать благодаря Дани, это строжайший приказ Соленого о том, что если что-то произойдет, то на третий день отправляться в Жиордаль без него. Мне совсем не понравилось услышанное, и я поспешила навесить на капитана пару оберегов. Поспешила… вот и пропустила тот момент, когда Соленый покинул борт. А когда смогла посмотреть кругом, капитан уже ступал на берег. Сердце отчаянно зашлось в груди, закричало. Я едва не бросилась с борта в воду, чтобы догнать, не пустить… Меня изловил Бэрл. Крепко схватил боцман меня за плечо, дернул обратно.
— Сдурела?! — шикнул он на меня.
— Беда, — хотелось закричать, а получился шепот тишайший.
— Тихо ты, не буди ее, авось пронесет, — так же шепотом приказал мне боцман.
Вот только чуяло мое сердце беду неизбывную. Случится что-то — знала я в этот миг так же отчетливо, как то что солнце садится в западной сторонке. Вот и сейчас оно, кровью окрашенное, как раз заходило, садилось прямо в темную воду там, на грани горизонта. Что было мне не ведомо, что будет еще скрыто, да чувствуется уж сейчас. Сейчас сердцу больно, а что потом будет?
— Отпусти меня на брег, Бэрл, — взмолилась я. — Отпусти.
— Не велено! Соленый с меня за вольности голову снимет. Жди утра, коль не вернется — отпущу, — пообещал мне боцман. Я чувствовала, была б его воля — сейчас же я на берег отправилась бы за капитаном, но тот приказал… Тоже беду скорую чуял не иначе.
Ночь я спала плохо, ужасно просто. Постоянно ворочалась, а когда засыпала, виделось мне страшное: то повешенный Соленый, то я горящая на костре. Страшно. Просыпалась в холодном поту, зажимая себе рот, чтобы не перебудить всех криком своим. Кто я, чтоб другим мешать?
Соленый не вернулся.
Едва ночь собралась уходить, как я была уже на палубе, жадно вглядываясь в небо на востоке. Оно медленно, словно нехотя светлело. Я слышала, тревогу в криках чаек, страх в порывах ветра и тоску в шепоте моря, словно готово оно было проститься с кем-то. А ведь я знала с кем…
"Северный!" — мысленно истерично заорала я.
"С-слуш-шая, малыш-шка", — откликнулся дух. Он давно уже почти не удалялся от "Даниды", чтобы надолго не прощаться с Дани. Я радовалась за них, но сейчас… он мне был нужен, очень нужен.
