Только мы переступили порог, как за нами с душераздирающим скрипом наглухо закрылись железные ворота. Отсюда уйти невозможно. Разместившись на нарах, с поджатыми под себя ногами, мы до темноты думали над тем, как выдержать это наказание. Дрожь пробирала все тело. Разговор прекратился, когда уже зуб на зуб не попадал от холода. Прижавшись друг к другу спинами, мы легли, укрывшись с головой рогожами. И так двое суток. К конюшне ни разу никто не подошел. На третий день рано утром раскрылись ворота и раздалась команда: «На работу».
На улице нам показалось во много раз теплее, чем в помещении. Мы сразу приободрились. Обули резиновые сапоги, натянули робу и ждали, когда нас чем-нибудь покормят. Но трое конвоиров, сунув нам в руки лопаты, показывают на тропинку, слегка занесенную снегом, ведущую к болоту.
— Марш!
Мы по пояс в черной жиже. Но в ней тепло. Зачерпнув лопатами грязь, несем ее к берегу. Конвоиры покрикивают. И так три часа. После такой работы положена еда. В нее входит завтрак, обед и ужин. Отдадут ли нам за два дня? Нет.
В бывшем курятнике наша «столовая». Нам кажется, что здесь тепло. С нас стекает на пол черная болотная жижа. Но почему конвоиры прыгают от холода? Эх вы, мерзляки! Вас бы на наше место. Конвоир невысокого роста вытащил из печурки чайник с кипятком и кастрюлю с картошкой. В баночке на столе белела соль. Рядом с ней поставили часы «песочницу»-пятиминутку. Невысокий конвоир дал нам по две картофелины в мундире и по кружке горячего кипятка. Сколько надо голодному человеку, чтобы съесть две картошки и выпить кружку кипятка! Два глотка на картошку и три раза хлебнуть кипяток. Картошку с солью съели тут же. А кипяток мы подносили к щекам и ладони грели и по капельке брали в рот. Дули на него, как на свое спасение, и он паром согревал наши лица. Но песок в песочнице по зернышку неумолимо сыпался сверху вниз. Старший конвоир почему-то приподнял винтовку, а сам то и дело поглядывает на песочницу. Мы уже выпили по полкружки. В груди стало теплее и вроде прибавилось сил. Но когда в песочнице упала сверху последняя песчинка, эсэсовец прикладом выбил из наших рук кружки с кипятком. Оказалось, что мы не уложились во время, отведенное нам для еды.
И снова мы в царстве светлого льда. После этого случая мы уже кипяток выпивали сразу, обжигая губы и язык. Ведь только раз в сутки мы могли погреться. В ледяном мешке нам каждый час казался вечностью. Нас каждую минуту клонило ко сну. Но засыпать теперь нам, совсем обессиленным, озябшим, ни в коем случае нельзя. Сон — это смерть. А жить хочется. Шел 1945 год. Мы знали, что наша армия идет по территории Германии, разбивая последние укрепления врага.
