Но и пропустить, не перечитать хоть одно — нельзя.
«10 января.
Татьянка, родная!
Только вчера написал тебе письмо, а уже не терпится писать следующее. Иначе заснуть не могу… Вообще вдохновение на меня чаще всего ночью нисходит. Недаром великие люди говорили: «День прекрасен, ночь — возвышение». Что ночь — источник вдохновения, это верно, а вот что день прекрасен, сказать не могу. По мне хоть все эти двадцать месяцев будь одна ночь — не помру… А днем лезут в голову дурные мысли. И о тебе думаю постоянно. Это самые лучшие мои думы. Ты представить себе не можешь, какое великое дело ты для меня делаешь своим существованием. Мне и тяжело от разлуки, и в то же время радостно думать, что есть где-то в родном городе ты.
И я тоже в рубашке родился. Ведь мог я и не встретиться с тобой. Веришь, мороз по спине хватает, когда думаю об этом. Я еще мало прожил и мало знаю в жизни, но знаю только одно: таких людей, как ты, способных так любить, редко встретишь. Я встретил впервые. И верю в тебя. Больше того: поверил в себя, в свою любовь».
За каждой из этих строчек для меня — тайны. Они откроются позже. Тоже из писем. И пока я стараюсь не думать о них, просто набираюсь терпения, столь необходимого при всяком ожидании разгадок.
«…Татьянка, милая, хочется без конца повторять тебе, как я тебя люблю, люблю, люблю, повторять одно только слово… потому что это крепкое, навсегда, слово.
Жизнь, жизнь, сложнейшая штука…
Вроде все главное сказано, а кончить письмо не могу. Не могу — и все тут. Час ночи. Спать давно пора, а я не хочу. И не только я. Зашел в класс, где я сижу, еще один сержант-полуночник. Тоже пишет письмо Ей. Сидит ко мне спиной, чешет затылок (я тоже), вздыхает тяжко, подолгу смотрит в потолок, будто молится на привод высоковольтного разъединителя (заметь, какое нежное название), и пишет.
Весь мой отпуск — как сон. И, странное дело, каждую ночь или ты мне снишься, или что-то с тобой связанное. Даже толком не помню что…
Мне трудно эти первые дни, потом будет легче. Легче станет, как только получу от тебя первое письмо.
Пиши, любимая.
Твой Сашка.»
Любимая моя, любимая, любимая…
«12 января.
Здравствуй, Татьянка!
Ты уж, наверное, думаешь, что я задался недоброй целью замучить тебя своими письмами?
Не буду противиться своему безудержному желанию писать тебе каждую свободную минуту. Днем этих минут выкроить не удается, а вот после отбоя — сколько угодно. Считай: 8 часов положенного солдату сна умножить на 60 минут = 480 минут. Из этого надо вычесть 10 минут (сержантов поднимают раньше общего подъема на 10 минут). Итого — 470 минут свободного времени в сутки. Вполне хватает для того, чтобы написать недурное письмо. А если учесть, что я у тебя умница, то я укладываюсь с письмом в меньший срок, и мне остается сколько угодно времени выспаться. Может быть, остепенюсь и буду реже (чуть-чуть реже) писать тебе после получения первых твоих писем? Может быть. А может и не быть. Как ты захочешь, так и будет… Нет, вру. Хочешь ты или не хочешь, писать я буду, повторяю, каждую свободную минуту. Если тебе будет трудно отвечать на каждое письмо, скажи об этом, я понимаю, что на последнем курсе техникума времени у тебя будет значительно меньше, чем (было) у меня, сачка, лентяя и тунеядца.
