Во всем этом было нечто невыразимо печальное. Она была права. Романтичной любви - тому кинороману в цвете, о котором я грезил - следует, вопреки всякому вероятию, длиться вечно, как в рассказах Ф.Скотта Фицджеральда. Но нет. И Эми теперь была для меня просто еще одной женщиной с несколько большим числом морщинок, чем я подозревал, с животиком, одновременно и милым, и комичным, с венами, точно выцветшие голубые змейки на бледной плоти ее ног.
И тогда она заплакала, а я мог всего лишь обнять ее, и она напрасно снова пыталась возбудить меня, и поняла, что дело не во мне, а в ней.
- Не понимаю, как я оказалась тут, - наконец сказала она сумеркам, сгущавшимся над холодной серостью Среднего Запада.
- У меня в доме?
- Нет. Тут. Сорока двух, будь они прокляты, лет. С дочерью, которая крадет единственного мужчину, по-настоящему меня любившего. - А потом она сказала, а глаза у нее были ледяными, как зимняя луна. - Но, может, все не получится тютю блядски утю, как она рассчитывает.
Позднее мне пришлось вспомнить про это - про тютю блядски утю, имею я в виду.
Кендра пришла в тот же вечер в девять. И первые полчаса я занимался с ней любовью, а вторые пытался решить, рассказать ей про то, что ее мать приходила ко мне, или нет.
Позднее, перед топящимся камином с замечательным старым "черным" фильмом "Шансы против наступления завтра", мы во второй раз занялись любовью, и вот тогда, лежа в милой прохладе ее рук, когда наши запахи и выделения слились воедино, я сказал:
- Сегодня сюда приходила Эми.
Она напряглась. Вся.
- Зачем?
- Это непросто объяснить.
- Стерва! Я так и знала.
- Что она придет сюда?
- Что придет и повиснет на тебе. Что и было, так?
- Так.
- Но ты не...
Мне ни разу не приходилось лгать ей прежде, и это оказалось гораздо труднее, чем я предполагал.
- Иногда все вырывается из-под контроля...
- Блядство!
- Я хочу сказать, без всякого намерения, случается...
- Блядство, - повторила она. - Ты ее трахнул, так?
- Из самых лучших побуждений, ты...
- Перестань вякать. Просто скажи это. Скажи, что ты ее трахнул.
- Я ее трахнул.
- Как ты мог?
- Я не хотел.
- Конечно.
- И я смог только раз. Второго не было.
- Как благородно.
- И я сразу же об этом пожалел.
- Эми говорила мне, что ты, когда выглядел урод уродом, был одним из самых прелестных людей, каких она когда-либо знала.
Она встала, воплощение красоты, бесстыдно нагая, и направилась в спальню.
- Лучше бы ты оставил свое лицо безобразным, Роджер. Тогда бы твоя душа осталась прекрасной.
